Плененная королева - Элисон Уэйр

Тучный аббат после этих слов с несчастным видом принялся доедать свою куропатку, словно боясь, что в любое мгновение ее могут отнять. Алиенора пыталась скрыть улыбку.

Когда Бекет, в качестве капеллана короля, поднялся, чтобы поблагодарить Господа за щедрость, в зал вошли менестрели.

– Их называют миннезингерами, Алиенора, – сказал король. – Это те же твои трубадуры, только по-немецки. Надеюсь, они более вежливы.

Алиенора предпочла сделать вид, что не услышала эту колкость.

Главный из певцов был красивый молодой человек с длинными рыжими волосами, полными губами и печальным взглядом. Распрямившись после изящного поклона, он смело вперился глазами в Алиенору.

– Это для вас, meine Kцnigin[39], – сообщил он.

По залу прокатился шепоток, когда менестрель начал петь. Голос его был таким же грустным, как и его глаза, а слова песни насыщены желанием и чувственным смыслом.

Мысли мужчин королева

К себе привлекает,

Молодость и красота ее,

Словно в море сирены зов,

Манящий корабль на риф.

Будь моим весь мир

От Рейна до моря,

Весь бы я отдал его

За то, чтобы лежать

В объятиях королевы Английской.

Певец закончил – и наступила ошеломленная пауза. Придворные короля, хотя и были пьяны, увидели, как помрачнело лицо их хозяина, и воздержались от аплодисментов, чтобы не вызвать вспышку гнева, которыми он был известен. Алиенора замерла на своем стуле, наслаждаясь комплиментами и улыбаясь дежурной улыбкой, но не без благодарности молодому певцу, как того требовали вежливость и лучшие традиции юга.

– Ты храбр, менестрель, – проговорил наконец Генрих. – Храбр через край, я бы так сказал.

– Ваше величество, я никого не хотел оскорбить, – возразил молодой человек, явно удивленный тем, что кто-то мог неправильно понять его песню. – О красоте королевы слагают песни даже в моей земле. Слава ее велика. Наши молодые люди были бы счастливы хоть краешком глаза взглянуть на нее.

– Да-да, похоже, что так, – раздраженно отозвался король. – Что ж, можешь перестать петь и сыграть нам что-нибудь более приличествующее. И помни, менестрель! – Генрих угрожающе подался вперед. – Единственные объятия, в которых когда-либо будет лежать королева, – мои!

По залу пронесся веселый гул, когда молодой человек, чьи планы теперь были спутаны, запел широко известную песню о героическом рыцаре Роланде, что в гораздо большей степени отвечало вкусу присутствующих баронов и рыцарей, которые одобрительно заорали и захлопали. Теперь Алиенора осмелилась взглянуть на мужа и, к своему удивлению, обнаружила, что он ей улыбается.

– У этого храброго парня хватило наглости петь такие песни, но он напомнил, как мне повезло с тобой! – Король взял ее руку и поцеловал. – Ты будешь сегодня лежать в моих объятиях, миледи?

И в этот момент Алиенора через плечо увидела выражение лица Бекета, заметила мимолетное мучительное выражение обнаженной тоски и боли, которое тут же сменилось привычным вежливым и холодным. Бекет перед этим смотрел на Генриха, а потому не мог не обратить внимания на вежливый жест короля и не услышать его слов.

«Вот, значит, как обстоят дела, – подумала королева. – Бекет страдает от неразделенной любви, от любви, о которой даже не смеет заикнуться, потому что она под запретом и никогда не будет ответной. А кроме того, он принес обет безбрачия. Но он ревнив. Знает, что не может оказывать влияние на эту часть жизни Генри и в конечном счете победительницей всегда буду я».

Но, как ни странно, Алиенора не чувствовала торжества – только сострадание к сопернику, который ведет такое бесплодное и пустое существование.

Король подался вперед и пощекотал губами ее шею. Алиенора увидела, как Бекет, пробормотав извинения, поклонился и покинул зал, его молодые секретари поспешили за ним.

Алиенора иногда спрашивала себя, зачем она колесит по Англии на седьмом месяце беременности? Но она все равно ездила и издавала судебные постановления и хартии, дабы в отсутствие короля Генриха королевство управлялось должным образом. Он уехал в Нормандию, чтобы принести наконец оммаж Людовику за Аквитанию и укоротить амбиции своего младшего братца Жоффруа – даже грозная императрица не могла удержать того в узде.

Алиенору сопровождала подобающая свита, в которую входили ее сыновья, сестра Петронилла и единокровные братья Вильгельм и Жослен. Они теперь находились в Уоллингфорде, в неприступном замке, имевшем огромное стратегическое значение во время войн со Стефаном, но теперь подаренном королеве как вдовья доля[40].

Братья Алиеноры проявляли беспокойство. Они не скрывали, что Англия им не нравится. Здесь слишком холодно, а кормят ужасно. Вскоре после их отъезда из Лондона братья предупредили ее, что собираются уехать в более солнечную Аквитанию, и эта новость болью отозвалась в сердце королевы. Она всегда старалась гнать мысли о своей земле, зная, что пройдет немало месяцев, а то и лет, прежде чем она снова увидит ее. Понимая их тоску по дому, Алиенора сказала Вильгельму и Жослену, что с ее благословения они могут уехать в любое время, когда пожелают, – она не станет удерживать их здесь против воли. И Алиенора знала, что они не задержатся. Братья не были созданы для придворной жизни, к тому же их вотчины нуждались в присмотре. Было жалко расставаться с ними, но в то же время она радовалась за них.

Алиенора отдыхала в своей комнате, положив ноги на подушку и читая письма, когда постучала и вошла Петронилла, язык которой чуть заплетался, как это было почти все последние дни.

– Алиенора, я думаю, тебе нужно посмотреть маленького Вильгельма. У него час назад началась горячка, и няня немного волнуется.

Несмотря на усталость и тяжелый живот, Алиенора неуклюже поднялась, сердце ее наполнилось страхом. Дети часто умирали в младенчестве, и королева только вчера благодарила Господа за то, что Он благословил ее здоровыми мальчиками. Неужели она не заметила каких-то симптомов? В последний раз она видела Вильгельма после обеда. Тогда он выглядел вполне здоровым, съел все до последнего кусочка, как ей сказали. Может быть, няня зря волнуется? Алиенора взяла лучшую няньку, и если уж лучшая начала волноваться и даже вызвала хозяйку, хотя обычно сама справлялась с детскими недугами, то, значит, повод для беспокойства был.

Алиенора поспешила, насколько это позволяло ее состояние, вверх по винтовой лестнице башни в покои принцев, находившиеся на верхнем этаже, следом, пошатываясь, шла плачущая Петронилла. Алиенора вбежала в спальню мальчиков и обнаружила Вильгельма под теплыми одеялами. Он был в жару и обильно потел, у его кровати стояли две няньки, его и Генри, слуги детской. Все они расступились, пропуская Алиенору к кровати, и по выражению их лиц она увидела, что беспокойство оправдано. В дальнем углу стоял бастард Джеффри, и на его маленьком лице застыло выражение ужаса. Он успел полюбить своих единокровных братьев.