Золотые земли. Совиная башня - Ульяна Черкасова

Девушка опустилась на колени рядом со стражником. Он истекал кровью, но ещё дышал. Быть может, оставь Дара его теперь, уйди прочь, он бы выжил.

И всё было бы напрасно.

Зажмурив глаза, она прижала скренорский нож к шее мужчины. Рука дрожала. Ворон закричал нетерпеливо.

Зачем Дара вдруг распахнула глаза?

Остриё клинка скользнуло легко, вошло глубоко, точно в масло. Пятно крови разрасталось на снегу. Дара не смогла оторвать глаз от ровных краёв раны. Так легко. Она убила так легко.

Голова вдруг закружилась. Дара упала рядом со стражником, глаза её заволокло дымкой, тело забило мелкой дрожью. Это было… прекрасно. Прекрасно. Она задыхалась от наслаждения, сжимая пальцами подол. Прекрасно.

И жарко там, внизу, между ног. Даже лучше, чем с Милошем, лучше, чем золотой огонь в крови. Лучше всего на свете.

Так же беспредельно счастливо выглядела Чернава, когда забрала жизнь Охотника. Дара не могла знать этого наверняка, но с удивительной ясностью осознала: она попробовала на вкус чужую смерть. Тьма в крови отозвалась, потянулась к ней. Смерть оказалась почти такой же вкусной, как жизнь. Холод Мораны был почти такой же сладкий, как золото в лесном озере.

Но восторг проходил стремительно, а во рту оставался вкус пепла. Он отдавал горечью, и гнилью, и одиночеством, и серой холодной хмарью. Так ощущалась смерть. Короткий миг наслаждения сменился ознобом и болью. И Дара поняла, что только новая смерть сможет оборвать это чувство. Только новая смерть поможет чувствовать себя живой.

Земля под ногами заворочалась, заворчала. Дара очнулась, огляделась затуманенным взором и тут же вскочила на ноги, отбежала в сторону. У ворот на мостовой испарялся снег, обращаясь в пар.

– Что случилось?

Ворон взлетел с торжествующим криком, сделал круг над воротами и растворился в тёмном небе.

Кровь стекала на оголившиеся из-под снега камни. От самых ворот вглубь города пролегла проталина. Под ногами захлюпала вода. Нечто проникло в город через ворота. Нечто, чего даже лесная ведьма не могла увидеть.

Справа сверкнуло золото. Сквозь закрытые ворота прошла тень с горящими глазами, оглянулась в недоверии. Она ждала, она и ещё сотни духов ждали, когда город отопрут для них. И больше ничто не могло их остановить.

Духи Нави вернулись в Совин.

Изгнанные, гонимые, мстительные, они проникали в город один за другим. Бесплотные тени проходили прямо сквозь стены, другие пробирались через щели, карабкались по стене. Они возвращались в город без чар.

– Лесная ведьма, – прошипел один из них и слегка поклонился в знак приветствия.

Дара кивнула в ответ, не смея оскорбить духа Нави.

Их становилось всё больше. Один, другой, третий. Десятки и десятки – у ворот и на стенах, в небе и на земле. К утру они разбредутся по всей столице.

Дара попятилась прочь от ворот. Ноги быстро промокли. Что-то заставляло снег таять. Что-то горело под землёй. Что?

Тени побрели к домам. Дара развернулась и побежала, побежала так быстро, как только могла, словно надеялась убежать от мёртвого стражника, от жара и от духов. Час мести пришёл. Час мести и час смерти. И это Дара провела их в Совин.

Многие духи уходили в спячку зимой, в город явились только те, кто не боялся холода и льда. Но кого-то Вороны разбудили и призвали в столицу. Того, кто был соткан из пламени и жара, того, кто скрывался под землёй. В подземелья Совина проник жыж.

И Дара знала наверняка: огненный дух был зол, что его разбудили раньше времени. Но защита города спала. Ничто не могло остановить ни духов, ни чары, ни проклятия.

И голос того, кто не мог добраться до Дары долгое время, того, кто не был способен преодолеть крепостную стену Совина, шепнул Даре в спину:

– Нарушенное слово карается смертью.

Ратиславия, Златоборск

Месяц грудень

От запаха крови мутило, хотя, казалось, уже давно пора привыкнуть и к запаху её, и ко вкусу. Но в холодных тёмных подземельях, что скрывались под княжеским теремом, всё было иначе, чем в сражении. Когда клинок в руке, когда противник несётся навстречу, а смерть пляшет за самым твоим плечом, то нет чувства обречённости, и тошнота не стоит комом в горле. Тогда только и думаешь – нужно выжить, нужно быть быстрее и ловчее. Потом уже приходит холодное, глухое омерзение, когда глядишь на разрубленных противников и товарищей, что лежат рядом замертво на земле.

В пыточной смерть была другого нрава: мучительная, неизбежная, она держала когтистую лапу на шеях пленников, пока княжеский палач раскалёнными щипцами вытягивал правду или ложь – что угодно скажут люди, лишь бы прекратить свои мучения.

Но раб с клеймом Дузукалана, каким украшают чело чародеев в вольных городах, отказывался говорить. Он ни сказал ни слова ни о том, кто прислал его убить Снежного князя, ни и о том, кто пришёл вместе с ним. Он не сказал вообще ни слова, и палач заподозрил, что чародей был нем.

В очередной раз Вячко пришёл в темницу, когда раб бессвязно кричал от боли. В рот пленнику была вставлена воронка, через которую палач, звавшийся Щукой, вливал какое-то зелье. Щука заметил княжича, отставил глиняный кувшин в сторону, поклонился.

– Да осветит Создатель твой путь.

– Да не опалит он тебя, – Вячко присел у стены напротив пленника, положил меч на колени – когда рядом находился чародей, даже закованный и беспомощный, княжич всё равно чувствовал себя спокойнее с дедовским оружием, оно уже не раз спасло его от чужих заклятий.

– Молчит?

– Только вопит, – пожал плечами Щука.

– Сколько рабов видел, а такой верности прежде за ними не замечал. Каждый мечтает скинуть ошейник, а уж если ему грозит смерть, так и вовсе не будет упрямиться… Передохни, Щука.

Вячко гладил холодный металл, краем глаза ловил отражение пламени в клинке и наблюдал за рабом.

Щука сел позади княжича и принялся громко жевать, запахло рыбой и пивом. Вячко обернулся, бросил с некоторым раздражением:

– Иди отдохни.

Палач растерялся поначалу, замер с кружкой пива у самого рта.

– Дак этот… опасен…

– Он в кандалах, – сказал Вячко уже ниже, злее. Он не привык, чтобы с ним спорили. Пусть позволено то отцу и брату, даже дружине, где все ему названые братья, но не простому мужику.

Видимо, палач тоже вспомнил, с кем вёл разговор, подхватил свёрток с едой, кружку и поспешил по лестнице прочь, чуть не расплескав пиво.

Вячко обернулся обратно к рабу, тот не смотрел на княжича.

Лицо у колдуна было широким, нос прямым, а глаза серыми. Светлые волосы он стриг коротко, на лбу краснело старое клеймо. Вячко разглядывал его, пытаясь разобрать узор.