Вкус запретного плода - Галина Владимировна Романова

— Ой, ну а вот этим вопросом пусть уже капитан Игнатов занимается. Бежать по следу мамы мне не по силам.

— Володя! Володя, я в беде! Я жутко влипла!

Инна Гавриловна стояла на пороге его квартиры, не решаясь ступить внутрь. Потому что он не приглашал. Потому что казался на удивление нарядным в тонких темных брюках и белоснежной футболке, а на ней был домашний сарафан с пятнами от брызнувшего со сковороды масла. Она жарила оладьи, и масло брызнуло. Переодеваться времени не было. И причесываться тоже. И нелепый тощий хвостик на макушке не мог никому понравиться. Володе тем более. У его покойной Насти были шикарные волосы. Ей даже с прической мудрить не приходилось, достаточно было просто тряхнуть головой, и волосы ложились по плечам как надо.

А у нее грязные волосы и отвратительный крысиный хвостик, стянутый бельевой резинкой. И ее неряшливый вид не нравился ей тоже. Но после того, как она вышла на балкон и увидела кое-что, на переодевание времени не было. Ей срочно нужна была помощь, совет, сочувствие.

А Володя не приглашал в квартиру. И вел себя как-то очень странно. Натянуто улыбался и без конца косился себе за спину.

— Володя, я войду? — вдруг решила она наплевать на то, что он не приглашает. — Надо поговорить. Срочно!

— Может, чуть позже? — промямлил он и снова бросил вороватый взгляд на дверной проем гостиной.

— Кто у тебя там?

Инна подозрительно прищурилась. И впервые прочувствовала всю справедливость изречения про ревность, вонзившуюся в сердце острой иглой. Да, да, все именно так и случилось. Именно остро и больно. И в самое сердце.

— У тебя гости? — Она глубоко задышала, мало заботясь, что обдает Володю запахом чеснока, неосмотрительно добавленного в утренний салат. — У тебя гостья, Володя?

— Да, Инна, я не один. Что ты хотела?

Его руки со слабо развитой мускулатурой сошлись на груди. Взгляд сделался неприятным, колким.

— Поговорить. Срочно. Если у тебя нельзя, идем за мной.

У нее не было выбора. Говорить следовало тотчас. Прорываться в его гостиную, чтобы уличить, было неосмотрительно. Ее шансы на восстановление добрых отношений тогда сползли бы на нет. Да и, честно, страшно было. Вдруг в его гостиной, в кресле развалилась точная копия покойной Насти? Что ей тогда делать? Плакать ночами в подушку? Проклинать вероломного любовника? Лучше не знать. Лучше надеяться.

— Хорошо. Я сейчас.

Последние слова он явно адресовал не ей. Они были обращены в сторону дверного проема гостиной. Инна еле сдержалась, чтобы не заплакать горючими бабьими слезами.

— Идем, — сказал Володя, сменив домашние тапочки на подъездные.

В них он выходил к мусоропроводу и за почтой.

Они вошли в ее квартиру. Он разулся. И сразу пошел в кухню. На запах, поняла она. Оладьи пахли замечательно. Она всегда добавляла в них ваниль и корицу. А еще клала в тесто яблочки, натертые на крупной терке.

— Инна, так что случилось? — спросил Володя, усаживаясь к столу на место, которое считал своим. Сразу потянулся к блюду с оладьями. — Я съем?

— Конечно.

Она поставила перед ним чистую тарелку. Положила приборы и салфетку. Накрахмаленную. Искусно сложенную. В красивом стеклянном колечке.

— Приятного аппетита, — проговорила негромко и, стянув с волос резинку, осторожными движениями распушила слипшиеся волосы. — Извини, я не успела принять душ. Собиралась, и тут вдруг шум со двора.

— Что за шум? — спросил он с беспечным видом, тщательно пережевывая и запивая молоком прямо из бутылки.

Она забыла убрать в холодильник после того, как наводила тесто. Оставила молоко на столе. И Володя пил прямо из бутылки. Даже не спросив разрешения. Это можно считать хорошим признаком или нет? Она со вздохом отогнала все посторонние мысли прочь. Не до этого сейчас.

— Так что за шум?

— Я вышла на балкон. — Она села к столу, навалилась на него грудью, потому что в таком положении пятен от масла на ее одежде не было видно. — А там «Скорая».

— И?

— И на носилках выносят Наталью Ивановну.

— Это которую? — Он нахмурил брови, потом лицо его просияло догадкой. — Это ту, которая все про всех знает? Которая ходит в странных шляпках?

— Да. Ее несли на носилках доктора. Или санитары. Не знаю! — Ее губы задергались. — Это было так страшно, Володя.

— Ну, так старый человек. Мало ли, плохо стало. — Его узкие плечи под белоснежной футболкой приподнялись и опустились. — Не пойму, почему ты так переполошилась?

— Потому что слишком все как-то, Володя. — Она покрутила в воздухе руками, будто катала между ладоней невидимый шарик. — Как-то все слишком.

— И снова не понял. — Он вытащил ее накрахмаленную салфетку из колечка и осторожно вытер рот. — Что за паника? Стало плохо старому человеку. Его увезла «Скорая». Что тебя так тревожит?

— Этот старый человек нас с тобой переживет, Володя, — пробормотала она.

И покосилась на бутылку. Молока в ней больше не было. Он даже не спросил, оставить ей или нет. Хотя должен был помнить, что она тоже любит оладьи с молоком. Именно с молоком.

И снова проскакало в мозгу: это хороший признак или нет?

— К тому же мы с тобой не знаем, что именно с ней случилось. Именно сейчас. Именно после того, как…

И она тут же прикусила язык. Содеянное ею показалось вдруг таким ужасным, такой непоправимой ошибкой! Инна Гавриловна не выдержала и расплакалась.

— Инна, что?! — Володя привстал, дотянулся до ее руки, потрепал. — Ну что ты, в самом деле? Чего раскисла? Из-за моих гостей, что ли?

— Нет, — всхлипнула она и неожиданно решила воспользоваться ситуацией. Раз уж он сам завел разговор. — И из-за этого тоже, Володя! Кто у тебя там?

— Ох, не хотел тебе говорить раньше времени.

Он вылез из-за стола, подтащил стул к ней поближе. Сел. Привалился боком к ее боку. Как родной! И снова защемило в сердце: вдруг в последний раз так-то они рядышком сидят.

— Я решил сдать квартиру, Инна. Зачем ее держать? Пока вся эта канитель идет. Следствие, все такое. Потом, вступить в права наследования я смогу лишь через полгода. Пока оформлю все бумаги… В общем, всего много надо будет сделать. А квартира большая. Содержать ее затратно. Она треть моей зарплаты съест. И я решил ее сдать. Прости, что не посоветовался с тобой.

— Я-то тут при чем, — воскликнула она с горечью. — Кто я такая, чтобы со мной советоваться. Я тебе не жена, не подруга.

— Так я к тебе собрался переехать, — признался он с осторожным смешком и потерся щекой о ее плечо. — Если ты, конечно, не против.

Ее изболевшееся за утро сердце на мгновение замерло, а потом забилось пойманной птичкой.