Крестоносец - Майкл Айснер

— Просто сражайся, Панчо, — ответил Рамон. — Предоставь Господу подсчитывать мертвецов.

Поверх кольчуг мы надели свои белые накидки. Я крепко сжал в кулаке платок, полученный от Изабель в саду поместья Корреа, и сунул его под кольчугу, ближе к сердцу.

Когда мы облачились в доспехи и взяли оружие, Рамон повел нас к братьям госпитальерам. Барон Берньер объезжал свое войско, высоко сидя в седле, — он был красавцем с прекрасными волосами песочного цвета, доходившими до плеч, и светло-каштановой, коротко стриженной бородой. Каждое утро он немало времени уделял своему туалету. В Акре он появлялся в трапезной в таком виде, будто ему предстоял обед с самим королем: одежда выглажена, волосы умащены маслом и блестят. Я слышал, как один из его рыцарей шепотом называл своего господина «незапятнанным». К этой кличке явно примешивалась ирония, нелестная для командующего несколькими сотнями рыцарей, особенно учитывая, что он совсем недавно прибыл в Левант и еще не проявил себя в бою. Главным его козырем были семейные связи: барон приходился братом Франсуа Берньеру — архиепископу Парижа. Даже в утро штурма я видел, как барон, сидя у своего шатра, приводил в порядок брови, а его оруженосец держал перед ним зеркало.

Естественно, барон не был воином — даже я, никогда не участвовавший в сражении, это понимал. Он был слишком хорош собой.

Однако, по словам дядюшки Рамона, главное достоинство барона заключалось в том, что он, не будучи воинственным, умел окружать себя воинственными людьми, включая нашего великого магистра — дядюшку Рамона.

По приказу барона Берньера орден Калатравы составил отдельный отряд, входивший в состав полка госпитальеров.

Гонец из лагеря дона Фернандо донес барону Берньеру и Рамону, что войска дона готовы начать штурм с противоположной стороны крепости.

Рыцари Калатравы стояли за баллистами вместе с госпитальерами, оттачивая мечи и в последний раз поправляя свои доспехи. Рядом с войском высилась осадная башня и словно наблюдала за нашими приготовлениями, ожидая, пока ее заполнят воины.

Баллисты — все двенадцать — под покровом ночи подтащили поближе к крепости, туда, откуда можно начать стрельбу. Телеги, полные камней, стояли рядом с орудиями.

Сорок воинов и инженеров под предводительством капитана управляли осадными сооружениями.

Как девушка восхищенно следит за рыцарским поединком, так и мы наблюдали за артелями госпитальеров, готовивших и заряжавших орудия. Никогда прежде я не видел таких машин — баллисты были созданы лучшими инженерами Акры. Длинный, посыпанный песком брус балансировал на металлической основе; более длинная его часть была притянута к земле, готовая в любой момент рвануться вверх, в привязанном к ней кожаном мешке лежал большой камень. С другого конца бруса свисало несколько веревок, за которые нужно было дернуть одновременно, чтобы вытолкнуть снаряд. На каждом брусе было вырезано название, данное каждой артелью своему орудию, — «Священник», «Лев», «Париж», «Апостол».

Когда первые лучи солнца позолотили железные шлемы рыцарей-госпитальеров, началась стрельба. Мы слышали, как камни со свистом рассекают воздух и исчезают в облаках. Но в следующую секунду они обрушивались на стены замка с жутким, нестерпимым грохотом. Сарацины отвечали градом стрел, но стрелы не долетали до наших позиций.

Стрельба из баллист не прекращалась ни на одно мгновение. Свист летящих к замку камней пугал даже христианских рыцарей, находившихся в противоположном направлении. Я взглянул на стоявшего справа от меня Андре: он в изумлении следил за невероятным зрелищем.

— Пресвятая Дева Мария, — произнес он едва слышно.

Сарацинские лучники, видя, что цель слишком далека, покинули свои посты. Невероятно, но стены продолжали стоять. Полуразрушенные, расколотые, потрескавшиеся, они стояли. И вдруг неожиданное происшествие заставило барона Берньера изменить план сражения.

В стене внезапно появилась огромная брешь. Судя по тому, как она выглядела, нам следовало сразу заподозрить неладное — ее края были на удивление ровными и шли параллельно друг другу, словно кто-то вырезал отверстие ножом. Почувствовав близость победы, барон приказал одному из своих приближенных атаковать замок с отрядом рыцарей, и вот конные госпитальеры — около восьмидесяти человек — осторожно, не встретив никаких препятствий, приблизились к бреши. Рамон, стоявший прямо передо мной, почуял подвох.

— Барон, — обратился он к командиру, — отверстие слишком ровное. Отзовите ваших людей. Нам следует придерживаться первоначального плана, и тогда осадная башня доставит нас прямо к крепостным стенам.

Барон добродушно улыбнулся Рамону, но не внял его словам.

— Никогда не думал, что увижу, как великий магистр ордена Калатравы потеряет самообладание в самый разгар битвы, — сказал барон.

С того места, где мы находились, мы могли наблюдать, что происходит за брешью. Вот рыцари-госпитальеры въехали в разверзшуюся дыру, и очень скоро мы услышали их ликующие крики. Лошади победно били копытами в пустом внутреннем дворе.

«Слава Господу!» — раздались возгласы из замка, подхваченные нашими братьями снаружи. Враги как будто растворились в воздухе.

Барон торжествующе взглянул на стоявшего рядом дядюшку Рамона.

— Возможно, друг мой, — сказал барон, — неверные поняли, что нет смысла противостоять войску, которое настолько сильнее их.

И похлопал дядюшку Рамона по спине.

И тут брешь заслонили стальные ворота высотой около двадцати футов.

Рыцари оказались в ловушке и в смятении и ужасе за метались по двору. Сарацинские воины вновь появились на стенах, но смотрели они не в нашу сторону, а на пленников внутри крепости.

Победные крики госпитальеров смолкли не сразу. Многие не сразу поняли, что случилось. Первыми почувствовали опасность лошади: они принялись вставать на дыбы, брыкаться и отчаянно ржать. А сарацины словно наслаждались их мучительной растерянностью. Несколько минут они ничего не предпринимали против своих врагов, которым очень скоро предстояло осознать чудовищность своей стратегической ошибки. Сарацины сами разобрали стену, соблазнив рыцарей госпитальеров и их командующего видимостью легкой победы.

Я взглянул на Рамона. Глаза его были закрыты, но по зловещему выражению его лица я догадался, какая участь ожидает наших собратьев. Восемьдесят рыцарей, с которыми мы делили еду и кров на протяжении почти четырех месяцев, ждала страшная смерть. Их заманили в крепость, где они должны были стать живыми мишенями для опытных сарацинских лучников, засевших на стенах с арбалетами в руках.

Когда в воздухе засвистели стрелы неверных, пронзавшие доспехи, мы поняли, что началось избиение. Один из пленных рыцарей бросился на железные ворота и обрушил свой меч на стальные прутья, эхо разнеслось по долине — отчаянный, но безнадежный жест. Его лошадь подстрелили, и он пытался встать. Я видел, как он схватился руками за прутья, и тут сзади в него ударила стрела. Он резко подался вперед, его руки проскользнули в отверстия решетки, так что тело не упало, повиснув на воротах.