Расцвет русского могущества - Иван Забелин

Пришли русские послы в палаты к царю Роману. Велел царь им говорить с боярами и велел писать речи тех и других на хартии. Вот причина, почему договор Игорев, как и договор Олегов, носит в себе явные следы, так сказать, совещательного говорения и походит больше всего на протоколы. От той же причины зависит и беспорядочное расположение статей, которые записывались живьем, как шло само совещание.

Эту драгоценную хартию летописец опять помещает в летопись целиком. Список с нее, конечно, он мог достать не только в княжеском книгохранилище, но еще ближе, у кого-либо из старых бояр, а особенно у старых гостей, для которых этот документ был еще дороже и надобнее. Странствуя каждый год в Царьград и проживая там долгое время, гости-купцы на этой хартии основывали не только свое пребывание, но и все свои сношения с греками. Должно полагать, что список хартии находился у каждого большого и богатого гостя.

Послы говорили, что они посланы от Игоря, великого князя русского, и от всей княжьи, и ото всех людей Русской земли; от тех всех им и заповедано обновить ветхий (древний) мир, утвердить любовь между греками и Русью, а ненависть и вражду разорить, причем крещеная Русь напомнила о дьяволе. Самодержавие Греческого царства Русь понимала по-своему, не в одном лице царя-самодержца, а в составе всего народа. Истинным самодержцем-государем она, по-видимому, признавала только всенародное общество, всех людей Русской земли, от лица которых и шло повеление заключать договор; так точно и к греческому самодержавию она обращается как к лицу всенародному, состоящему из всех греческих людей. Все это понятия первобытные, в существенном смысле – славянские, почему они довольно отчетливо рисуют вообще союзные отношения всех раздельных земель Древней Руси, отношения всеобщего равенства при устройстве сношений с греками. «Послали нас, – говорили послы, – к вам, великим царям греческим, сотворить любовь с вами, самими царями, со всем боярством и со всеми греческими людьми, на все лета, доколе сияет солнце и весь мир стоит. И кто помыслит от Русской страны разрушить такую любовь, и сколько их крещенье приняли, да примут месть от Бога Вседержителя – осужденье на погибель в сей век и в будущий, и сколько их есть некрещеных, да не имеют помощи от Бога, ни от Перуна, да не ущитятся своими щитами, и да посечены будут мечами своими, да погибнут от стрел и от иного своего оружия, да будут рабы в сей век и в будущий».

Как в Олеговом договоре, так и здесь Русь говорит первое слово об утверждении любви и дает клятву на вечную любовь. Затем передовая речь идет уже не о головах, как при Олеге, а о кораблях. Русь настаивает, чтобы великий князь и его бояре свободны были посылать в Грецию кораблей сколько хотят, с послами и с гостями, как им уставлено (по прежним договорам). «Пусть посылают, – отвечали греки. – Но теперь надо установить так: прежде ваши послы носили печати золотые, а гости серебряные, тем и распознавались от подозрительных людей[111]. Теперь надо, чтобы они приносили грамоту от вашего князя, в которой пусть он пишет, что послал столько-то кораблей, с послами и гостями, мы и будем знать, что пришли с миром. Если придут без грамоты, то должны без задору отдаться нам в руки; мы будем держать и охранять их, пока возвестим об них вашему князю: если придут без грамоты и в руки не дадутся и станут сопротивляться, такие сопротивники да будут убиты, и да не взыщется их смерть от вашего князя. Если кто из них, убежавши, уйдет в Русь, то об этом мы напишем к вашему князю, пусть он их накажет: как ему любо, так с ними пусть и сотворит».

Эта статья договора, стоящая во главе всех других статей, должна обнаруживать и причину Игорева первого похода. Какой-нибудь русский корабль, пришедший не по правилу, вероятно, был захвачен греками, и сопротивлявшиеся люди побиты, чего Русь не прощала ни в каких случаях.

Затем идут статьи, повторяющие договор Олегов, касательно пребывания русских в Царьграде, причем поясняется обязанность царева мужа, сопровождавшего русь на торг для купли.

Этот муж должен был охранять русских, и кто в сношениях, русин или грек, сделает криво, он оправлял, т. е. разбирал споры и судил. В новом договоре появляется ограничение купли паволок. Русские теперь могли покупать паволоки не дороже 50 золотых, и притом с наложением на каждую купленную свинцовой печати царева мужа. Этот новый устав распространялся, впрочем, на всех иностранцев. Особенно великолепные и дорогие пурпуровые паволоки составляли заповедный товар Византии, которого к тому же нигде нельзя было достать. Отнимая в 968 году у Лиутпранда купленные им пять лучших пурпуровых одежд, греки объяснили ему, что никто, и все народы земные, кроме греков, недостойны носить такой одежды.

«Отходящая русь, – продолжали греки, – пусть берет от нас на дорогу, что ей нужно, съестное и что надо ладьям, по прежнему уставу; но пусть возвращаются в свою страну все приходящие и не остаются зимовать у Св. Мамы». Новое ограничение, о котором при Олеге не было сказано ни слова. Вероятно, в Олегово время греки не предполагали, что русь, пользуясь жилецким правом, будет оставаться и на зиму. Вероятно также, что эти зимние жильцы приносили городу немало беспокойства, именно своим самоуправством в спорных и сомнительных случаях, иные, быть может, буйством, пьянством, воровством и грабежом. По-видимому, очень много споров выходило из-за беглых челядинцев, которых сманивали греки у руси и сманивали русские у греков. Но заметно, что в этих случаях больше жаловались русские, и потому, по прежнему уставу, назначено было платить за неотысканного беглого 2 паволоки, что равнялось прежним 20 золотым, так как ходячая цена паволоки была 10 золотых.

«Убежит раб от греков и принесет что с собой, да будет возвращен, а запринесенное, если оно сохранится в целости, русский берет 2 золотых».

«За воровство русский и грек, вор, будет показнен по уставу и по закону русскому и по закону греческому, а за покраденое заплатит вдвое, т. е. возвратит, что покрал, и уплатит цену покражи». При Олеге в таком случае взыскивалось втрое. «Если найдется, что украденое продано, то продавший отдает цену его вдвое».