Черепаховый суп - Руслан Галеев

Сабж некоторое время настороженно смотрел на Буги, потом пожал плечами и сказал:

– Если она вообще есть.

– Если она вообще есть, – согласилась Буги.

Той ночью кошмар вернулся ко мне. Так часто этого никогда не случалось. Возможно, сказывался длительный перерыв в трипах. А может, это было связано с дорогой Безумных Шляпников. Не знаю.

Я опять стоял посреди бескрайнего заснеженного поля пацаном, каким помнил себя с детдомовских времен. И снова, оглянувшись, я не увидел следов, и знакомый страх холодными лапами сжал мне голову. Но в этот раз было что-то еще, что-то, что заботило меня куда больше, чем опасность остаться на этом поле навсегда. Какое-то свербящее воспоминание, заноза в памяти, смутный образ.

А потом я вспомнил обдолбанного вокалиста «The Doors». В то же мгновение снег перестал валить с неба и теперь только змеился над настом легкой поземкой. От этого мир стал еще более пустым, чужим и холодным. Но я с силой выдернул ногу из снега и поставил на наст. Потом медленно перенес на нее тяжесть тела и вытащил вторую ногу. Некоторое время приходил в себя, внимательно прислушиваясь к тому, как ведет себя снег у меня под ногами. Ничего не изменилось. Тогда я сделал первый шаг, потом второй, третий – снег держал мое мальчишеское тело, я не проваливался. И я пошел быстрее, стараясь держать направление. Потом перешел с быстрого шага на бег. Постепенно, по мере удаления от того места, где одиноко темнели в снегу два моих следа, я взрослел, становясь тем, кем был теперь. Что-то должно было произойти там, впереди. Что-то, к чему я непременно приду, если не собьюсь с пути...

– Макс! Макс, твою мать! Вставай, с Сабжем какая-то херня творится!

Я подскочил, рефлекторно нащупывая дробовик. Было еще темно, и слегка помятая, как старый шарик от пинг-понга, луна упиралась круглым боком в скат крыши одного из домов. Что-то было неправильно в этой темноте, что-то существенное изменилось. Хлопая глазами, я огляделся.

На самом краю площадки, там, где между домами стоял кирпичный забор, возились Буги и Сабж. При этом все тело Проводника излучало пугающий голубой свет, как будто он проглотил целый лоток елочных гирлянд. И Буги, сильная Буги, которой сам черт не брат, которая могла уложить полбара здоровенных мужиков-байкеров, явно сдавала под натиском тощего слабого Сабжа, который всегда чаще получал в морду, чем успевал дотянуться до чужой. Буги мертвым грузом висела у него на плечах, молотя коленями и свободной рукой куда придется. Иногда ей удавалось сбить его с ног, но каждый раз Сабж снова поднимался и, не обращая внимания на ее удары, делал еще несколько шагов к забору.

– Макс, твою мать! Помоги мне! – крикнула Буги, когда он снова поднялся с земли.

А Сабж без видимых усилий стряхнул ее со своих плеч и сделал рывок к забору. Одним прыжком он вскинул свое тщедушное тело вверх и вцепился руками в кирпичи. Буги успела схватить его за лодыжки, но он, словно не заметив дополнительного груза, стал медленно подтягиваться.

Стряхнув оцепенение, я бросился к забору. И успел как раз в тот момент, когда Сабж оттолкнул Буги ударом ноги. И она, та самая Буги, которую однажды на моих глазах безрезультатно пытались вырубить бутылкой скотча по голове, упала тряпичной куклой на землю и застыла там.

Совершив самый дикий прыжок в своей жизни, я дотянулся до ремня на брюках Сабжа. Воспользовавшись этим сомнительным рычагом, я уперся ногами в стену и сдернул светящегося Проводника со стены.

А вот потом порядок мироздания и логика бытия перевернулись с ног на голову. В прямом смысле. Схватив мою левую ногу, Сабж легко, словно деревянного Буратино, поднял меня вверх, размахнулся и отправил в свободный полет над площадкой. Полет был недолгим. Судя по количеству песка на зубах, я приземлился прямиком в песочницу.

Запулить человеком в 120 килограммов весом на пять с лишним метров я не смог бы и в лучшие годы. И тем более представить, что на такое способен тощий и слабосильный Сабж. Но, сплевывая песок и пытаясь восстановить ориентацию в пространстве, вынужден был признать, что, видимо, при определенных условиях возможно все. В том числе и мой приятель Сабж в роли техасского рейнджера.

Пока я принимал песочные ванны, Буги успела прийти в себя, встряхнулась и снова вцепилась в рубашку Сабжу, который значительно продвинулся в штурме кирпичного забора. Выкрикнув пару самых вычурных словосочетаний из репертуара знакомого докера, я бросился ей на помощь. И едва успел пригнуться, когда гибкое тело железной леди, словно бита для игры в городки, пронеслось мимо меня в воздухе и приземлилось точно туда же, куда только что упал я сам. Такая исключительная точность попадания наводила на мысль о том, что наш просветленный приятель питает какие-то нежные чувства к детским песочницам.

Избавившись от лишнего груза, Сабж одним махом закинул свое тело на забор и спрыгнул с другой стороны.

– Твою мать! – выкрикнула Буги, взлетая за ним следом лишь на мгновение позже меня. Светящийся в темноте, словно неоновая вывеска, Сабж несся по зажатой между однотипных пятиэтажек улице. – Если мы его потеряем, нам конец, – рявкнула Буги и, как лучший из аэропланов Джефферсона, спикировала вниз. Я не заставил себя ждать.

Оказаться без оружия ночью в Эпицентре было не самой лучшей идеей. Это черт побери, была одна из самых хреновых идей дочки Полковника. Но только поэтому, именно благодаря этому нам повезло и мы выжили. Парадокс – территория людей, и в спринте по миру беспорядка нам нет и не будет равных.

Кадры незнакомого города летели нам навстречу, как бумажные тарелки в клипе «Блер»: деревянные столбы с лианами синих проводов, беззубые оскалы окон, сорванные с петель двери, десятки синих машин, замерших в ожидании солнца, выбоины в асфальте, безупречно чистое, на удивление целое стекло витрины с надписью на английском и японском «His master’s voice».

Той ночью я увидел, как оживает темнота, а Эпицентр откликается на зов Проводника. Из каждой щели, из каждого окна, из каждого темного угла улицы выползали ночные твари Синего круга. Они то сливались с темнотой, то вновь заставляли ее двигаться. Они спускались вниз со стен домов и покосившихся фонарных столбов, вылезали из-под асфальта через отверстия канализационных люков, выскакивали из темных провалов окон. Это началось так внезапно и так сразу, что когда мы с Буги осознали, что они повсюду, было уже поздно. Я точно помню, как болезненно дало сбой мое сердце, физически ощутив давление финишной ленты на ребра.

Но еще страшнее стало, когда оказалось, что твари не обращают на нас никакого внимания. Им было плевать и на нас и друг на друга. В другое время здесь уже началась бы бойня, все живое слилось бы в едином стремлении рвать, грызть, давить, травить, дробить – одним словом, уничтожать. Лишь единицам удалось бы выжить в этой бойне, и у нас – безоружных, окруженных, перепуганных насмерть – не было шансов войти в их число. Но, словно крысы, зачарованные флейтой Нильса, уродливые порождения Эпицентра (который сам был уродливым порождением человека), твари двигались рядом с нами, не обращая на нас никакого внимания. Их взгляды были прикованы к по-прежнему излучающему ледяной синий свет Проводнику, который тем временем перешел на неторопливый шаг.