Венский бал - Йозеф Хазлингер

Несмотря на то что они часто спорили, в принципе Нижайший не очень-то давил на Файльбёка. Обоим в церковной традиции было важно одно: разрешение, даже призыв идти на врагов с бичом в руке. Но Файльбёку хотелось большего. Он стремился к контакту с церковными организациями.

– Поймите меня правильно, – уговаривал он, – Я не хочу втягивать вас. Там даже не узнают, что у нас за группа. Но разве нашей борьбе повредит, если ее будут поддерживать своими средствами другие? Правда, в данный момент я еще не имею доступа к ним.

Что касалось его старых друзей, то он выяснил, что среди них есть священники, которые споспешествуют борьбе немецких националистов. Он не раз пытался убедить Нижайшего дать ему для своей миссионерской работы, как он выражался, зеленую улицу.

– Пусть это будет только моей заботой, – продолжал наседать Файльбёк. – Тебя я в эти дела не стану впутывать. Надо только начать. Ты знаешь братьев, знаешь, как к ним подойти. Огромный пиаровский аппарат остается незадействованным.

Но Нижайший не проявлял никакого интереса к «миссионерской работе» Файльбёка. Отказался он ехать и в свой монастырь для поиска контактов.

– За свою жизнь, – сказал он, – я вдоволь нанюхался ладана.

И хотя можно было согласиться с призывом Файльбёка не упускать ни одного шанса, у нас никогда не было двух мнений на тот счет, что вождь Движения друзей народа – Нижайший, а вовсе не Файльбёк. Нижайший ответил ему так:

– У тебя отвратительная склонность к учительству. Ты превратишь наше движение в занудное просветительское общество, которое работает с быдлом при помощи букваря, а тут нужен тротил. Ты бы завел для разрядки велотренажер, что ли.

Их спор достиг однажды такого накала, что Файльбёк готов был броситься на Нижайшего с кулаками. Насилу мы его удержали.

– Зачем попусту тратить силы! – кричали мы. – В главном-то вы сходитесь. Пойдемте лучше почистим Гюртель.

Файльбёка легко было спровоцировать, особенно такому человеку, как Нижайший, который, прежде чем реагировать на вызов, спокойно отхлебнет кофе и с полным равнодушием, как будто ему вообще нет дела до своего противника, пошлет ему пару убийственных стрел. Конфликт дошел до точки кипения в тот момент, когда мы планировали поджог на Гюртеле. Нижайший обронил такую фразу:

– Даже если наш друг Файль-в-бок смотрит на дело иначе, я не меняю своего решения.

Это было последней каплей. Файльбёк вскочил и заорал:

– Ты для меня умер!

После чего выбежал, хлопнув дверью. Нижайший продолжал прерванный разговор как ни в чем не бывало.

После его возвращения из Америки все приобрело новое, более масштабное измерение.

– Армагеддон гораздо ближе к нашему порогу, – говорил он, – чем вы думаете. На забаву, вроде шороха на Гюртеле или мордования турок, способен всякий. Но для Армагеддона мне нужны непримиримые, которые могут посвятить общему делу каждую свою кровинку, каждую частицу воли и духа, всю силу души. Избранных мало.

Он все чаще цитировал Библию. Адольфа Гитлера ценил уже не так высоко, как прежде.

– Гитлер, – заметил он однажды, вернувшись из Америки, – сказал много верных вещей, но и напортачил изрядно. Затеяв борьбу с евреями, он безнадежно запутался. Потому и проиграл. А Библия владеет умами тысячи лет, ее фундаментальные истины несокрушимы. Время Суда неудержимо приближается к нашим дверям. И мы избраны для того, чтобы открыть дверь грядущей эре.

Се, гряду скоро[35]– эту весть мы узнали, когда позвонили на почту в отдел заказных международных телефонограмм и назвали соответствующий номер.

Женщина на другом конце провода сказала:

– Минутку. Читаю текст сообщения: «Се, гряду скоро».

Это было последним посланием из Америки. Больше двух месяцев оно оставалось единственным. Мы каждый день ожидали нового сообщения либо по телефону, либо через компьютер. Но текст был все тот же: Се, гряду скоро.

И вдруг заработала цепочка связи, она началась с Файльбёка. К нашему немалому удивлению, Нижайший установил контакт именно с ним. У нас не было уговора о том, кто будет первым звеном цепочки. С самого начала мы знали только, кто за кем приглядывает и что сообщение будет получено в виде объявления о находке какого-то предмета. С указанием места, даты, времени дня и номера телефона. Если прибавить к указанному времени восемь дней и восемь часов, можно точно вычислить час встречи. Затем требовалось еще набрать этот номер из телефонной будки – ни в коем случае не по частному телефону – и убедиться в том, что такого номера не существует. Ведь случайно могло появиться сообщение о реальной находке. Несуществующий телефонный номер был для нас опознавательным знаком.

«Найдена роскошная ангорская кошка. 16 апреля, 13.00, Швейцарский сад. Тел. 65-82-583».

Таков был текст, который я после обещания Се, гряду скоро нашел у дерева возле своей входной двери. Сообщение означало: встреча 24 апреля, в 21 час, в Швейцарском саду.

После набора номера должны были послышаться три свистящих сигнала. Я набрал сообщение на компьютере и распечатал его. Затем стер файл. У дома Файльбёка не было дерева. Сначала я решил прикрепить напечатанный текст к доске объявлений на его доме, но передумал. И хотя я не чувствовал никакого наблюдения за собой, нельзя было исключать, что мой образ жизни стал объектом выборочного контроля. Поездка к дому Файльбёка могла привлечь внимание. Как-никак, я был не так давно членом запрещенной организации. Поэтому я вырезал из распечатки полоску текста и приклеил ее к плакату на двери кафе, где часто бывал Файльбёк. Известить Панду было проще всего. Рядом с магазином, в котором он работал, стояла тумба для афиш и объявлений. За Панду отвечал Бригадир. Мы могли также оставлять сообщения на шлагбауме перед стройплощадкой. Сразу же по прочтении их полагалось убрать с глаз долой. Ни одну из записок не использовали дважды. Копии не дозволялись. Информацию нельзя было передавать ни по телефону, ни по почте, копировальная техника совершенно исключалась. Абонементными ящиками в отделах доставки мы договорились пользоваться не дольше двух месяцев.

Движение друзей народа к моменту нахождения ангорской кошки имело в своем активе всего семь человек: Сачок и Профессор сидели в тюрьме. Но сколько нас было на самом деле, одному Богу известно. Мы не могли знать, кто еще готов участвовать в нашей работе.

В Швейцарском саду мы быстро нашли друг друга. Пришли все. Только вот всё те же ли? Как я мог быть уверен в том, что кто-то из нас не продался полиции, пока мы отсиживались? Судя по тому, как сложились обстоятельства после пожара на Гюртеле, нельзя было исключать, что среди нас оказался предатель.

Мы несколько раз продефилировали друг мимо друга, точно незнакомые люди, осмотрелись, приглядываясь к посторонним. Их было немного. Несмотря на то что вечер выдался теплый, прохожих в это время можно было пересчитать по пальцам. Ресторанчик на окраине со столиками под открытым небом, за которыми обычно с наступлением сумерек остается мало свободных мест, был сегодня единственной точкой притяжения немногих горожан, решивших свернуть с асфальта улиц на гравийные дорожки. К ресторану шла подъездная дорога со стороны «Арсенала» – бывших оружейных складов армии его императорского величества. Ах да. Вы ведь знаете этот ресторан. Так вот. Как раз возле него какой-то тип сел в машину и уехал. Вы, наверное, помните и детскую площадку за сетчатым забором, наискосок от ресторана. Ворота были открыты. Я вошел внутрь. Файльбёк – за мной.