Смерть цвета бейсик - Александр Прост

— Вывезти тебя надо из зеленки с гарантией.

— Спасибо, ты прямо герой.

— Не особо, у меня последние полицейские деньки. Последнего нашего свидания моя карьера не перенесла. Из отпуска уже не вернусь. Буду замом в вашей СБ.

— Ты уж прости меня.

— Да… нормально. Хоть заживу на старости по-богатому.

Машина подъехали к мосту с британско-канадским блокпостом. Ушаков замолк и прикусил нижнюю губу, но нас пропустили почти мгновенно. На южном берегу он облегченно выдохнул.

— Коля, ты мужик разумный, но все-таки. Ребята тебя повезут толковые, маршрут надежный, проверенный. Думаю, и сам понимаешь, но скажу на всякий случай. Никакой почты, онлайн-банков, социальных сетей. В общем, ничего такого, где надо вводить логин и пароль, пока тебя не вывезут из страны. А лучше всего — вообще ничего электронного в руки не бери.

— Ясно.

Мы немного помолчали, и я опять начал засыпать.

— Коль, я вот не пойму никак. На хера ты вообще туда полез? Он ведь тебе даже не сын.

— Ну, как же не сын. Сын.

— Понятно, — Сергей Петрович со значением кивнул, хотя понял неправильно. Но объяснять я не стал. Не было сил, да и какая разница, что там он понял.

— Просыпайся, — меня толкнули в плечо.

Машина летела по территории нашего складского комплекса, между изумрудными корпусами и железнодорожной веткой.

— Стальные у тебя нервы, — с каким-то неодобрением сказал Ушаков.

Автомат рывком остановил машину в полуметре от распахнутой двери.

Внутри нас встретил невысокий крепыш. В лицо я его знал, он заведовал чем-то у нас в службе безопасности, но ни чем именно, ни даже его имени я то ли не помнил, то ли, еще вероятней, никогда не знал. Обменявшись рукопожатиями, мы двинулись через склад между уходящими далеко вверх стеллажами, заставленными поддонами износостойкого ковролина нашего рыбинского завода. Я оглядел потолок, ища камеры.

— Камеры отключили, — быстро проговаривал крепыш. — Все готово. Еда, вода, новый горшок. Койку верхнюю сняли.

— На вот, — Ушаков протянул мне прозрачный пакетик с чипами, — разбрасываешь всюду, еле собрали.

Я разглядел гонконгский чип, банковские чипы из квартиры, еще какие-то.

Мы зашли внутрь кузова фуры, левый ряд поддонов был уже погружен. Износостойкий офисный ковролин, два поддона ламината, опять ковролин, но уже обычный, домашний. Половые покрытия, в общем. Путешествия с ними начинают входить у меня в привычку. Поверху поддонов были плотно набиты упаковки утеплителя. Логично, везут сборным грузом, веса никакого, зато объем.

Безопасник достал электрическую отвертку и деловито открутил стальную панель в торце кузова. За панелью была каморка глубиной сантиметров восемьдесят, на всю ширину и высоту кузова. Крепыш включил тусклый светильник, приделанный к стенке кабины. На полу лежал спальный мешок, стояли две двадцатилитровые бутыли воды, картонная коробка, еще что-то. В углу был прикручен элегантных обводов биотуалет самой последней модели. Где-где, а в этой области человечество и прогресс не стояли на месте.

— Еще тут для тебя. Мало ли, — он сунул мне несколько пачек разносортных купюр, перехваченных вместе.

Мне пожелали удачи. Панель поставили на место, заскрипели болты, вставая на место. Я потушил свет и растянулся, левая нога упиралась в пластик биотуалета. Сознание балансировало на грани сна, несся поток воспоминаний. Удары приклада отдачей в плечо, татуировки, мерзкая рожица генерала Кеши… Миша. Миша! Я же не спросил о Мише! Я сел, но гулкие шаги уже затихли. С металлическим грохотом подъехал погрузчик, тяжело опустил поддон и дал задний ход, разразившись предупредительными гудками. Было слишком поздно, и, что бы я ни узнал, от меня все равно уже ничего не зависело.

Когда я проснулся, было темно. Только три узких и тусклых полоски резали темноту надо мной. Еще три, гораздо ярче, зажглись и медленно поползли от меня и вверх, разгораясь и удлиняясь, потом вдруг разом исчезли. Постепенно я вспомнил арест, все случившееся, вспомнил, что я в грузовике. Бегающие полоски были просто светом встречных фар, пробивавшимся сквозь вентиляционную решетку.

Я вспомнил длинные и узкие светильники над Мишиной кроваткой. После Бориной гибели он начал бояться темноты, кошмары, иногда писался по ночам. Считалось, что мальчик тяжело переживает гибель отца. Я никогда не спорил, но вообще-то Боря уделял сыну не слишком много времени. Ненормальная атмосфера, окружавшая Мишу, выглядела причиной намного серьезней. Катя впадала вдруг в истерики, не отставала и Софья Олеговна. В тот период они сблизились как никогда, что не мешало им ругаться в клочья, тоже как никогда, даже и при ребенке. Они вместе выпивали каждый день и напивались через день. Дядя Миша старался пореже бывать дома, зарывшись в работу. Ну, еще в двух сисятстых сестренок-ватерполисток… или синхронисток? В общем, с трудом переносил домашнюю атмосферу, напоминающую роман Достоевского. Предпочитал что-то здоровое и спортивное.

Я тогда приделал светильники и реостатный выключатель, до которого он мог дотянуться, лежа в кровати. Мы каждый вечер договаривались, на каком делении оставим свет этой ночью, и постепенно убавляли, пока однажды не выключили полностью. В тот момент я считал и, как мне и теперь кажется, довольно искренне, что с Катей у нас уже ничего получиться не может. Жалко просто было мальчишку, ну и дурацкое чувство вины: я ведь вернулся.

В картонной коробке, кроме нарезок, консервов и упаковок, нашлась сносная аптечка. С трудом открыв бутылочку — ножа у меня не было, я проглотил пригоршню обезболивающего и упал обратно.

Когда я очнулся в следующий раз, темнота была не такой уж густой, даже при выключенной лампе. Похоже, опять настал день. Сквозь вентиляционную решетку довольно громко играла музыка, неожиданно, латиноамериканская. Есть хотелось отчаянно, и я принялся за завтрак. Выбирать приходилось по оригинальному принципу: продукт должен быть достаточно мягким, чтобы прожевать без болевого шока, а упаковка поддаваться голым рукам.

Покончив с едой, я зарылся в коробку в поисках духовной пищи. Первым делом мне попался складной перочинный нож, а следом — запечатанный пластиковый цилиндр с планшетом. Планшет, если я правильно понял, был оформлен на мексиканскую компанию. С голландского я с годами научился переключать мгновенно, а с испанским пришлось повозиться.

Отечественные телеканалы и информационные агентства, конечно, не упоминали ни меня, ни Мишу. В их мире не существовало ни нас, ни Сандерса, ни громкого теракта, а только смутное «возмутительное и варварское преступление, бесплодная попытка расшатать ситуацию и вызвать панику». Подробности приводились скупо и размыто, без имен. Основной темой дня был торжественный парад, посвященный десятилетию вступления в НАТО. Второй по значимости новостью шел традиционный «большой прогресс на пути к безвизовому обмену». Серьезные мужчины обещали без тени стыда, словно впервые, принятие «дорожной карты» уже до конца года.