Счастливы не только дураки. Как разобраться в людях и в себе. Механизмы поведения - Виктор Пономаренко

Прильнем к источнику знаний[39]. Цитирую: «Смысл – сущность феномена в широком контексте реальности… Смысл оправдывает существование феномена, так как определяет его место в некоторой целостности… Смыслом также называют мнимое или реальное предназначение каких-либо вещей, слов, понятий или действий, заложенное конкретной личностью или обществом». И еще: «Смысл – идеальное содержание, идея, сущность, предназначение, конечная цель (ценность) чего-либо (смысл жизни, смысл истории и так далее)».

По-русски говоря, смыслом мы называем роль и место какого-либо предмета или явления в мире, в котором живем. И очень важная деталь: человек сам может придавать смысл чему-либо, опираясь на личное или общественное мнение. То есть смысл бывает объективным, независимым от нашего отношения. А также субъективным, который мы сами (индивидуально или сообща) придумываем. Хорошо, когда объективный и субъективный смыслы совпадают. Это означает, что мы адекватно отражаем жизнь в нашем сознании. Так или иначе, придание смысла – это глубокое, сущностное понимание происходящего.

Получается, молодые люди со всех концов нашей страны собираются вместе на некой «территории смыслов», чтобы понять что-то главное. Сделать для себя мировоззренческие выводы. Приблизиться к обретению смысла жизни. Повторю: это весьма похвально. Неплохо было бы основное внимание там и в других местах уделить пониманию счастья и несчастья как реально существующих форматов взаимоотношений, которыми можно и нужно управлять.

•

•

Как-то раз ко мне за помощью обратилась семья – мать, отец и их пятнадцатилетняя дочь. Они хотели излечить девочку от разнообразных аллергических реакций – на повышенную инсоляцию, на косметические средства, предохраняющие кожу от солнечных ожогов, на морскую воду и так далее.

Вот уже года два как они не могли полноценно ездить к морю, продолжая семейную традицию. Раньше эти люди буквально купались в волнах радости, отдыхая на морском побережье. Но теперь их единственная дочь страдала от невесть откуда взявшейся аллергии на все, что связано именно с морем и южным солнцем. Ежегодный отдых превратился в мученье. Семья готова была отказаться от устоявшейся привычки, но надеялась все же, что чудеса психологии помогут избавиться от напасти.

Они сообщили, что их попытки лечиться у аллерголога не привели к успеху. Я, в свою очередь, сказал им, что собственно аллергию я устранить, вероятнее всего, не смогу. Что им, возможно, придется обратиться к врачу-психотерапевту[40]. Я видел свою задачу в том, чтобы прояснить для них и для себя характер их семейных взаимоотношений. Не кроется ли причина этой патологической реакции у девочки в неких постоянно совершаемых поведенческих ошибках?

Мои доверители (не люблю называть обратившихся к психологу пациентами) согласились. Исследование началось.

Общаясь с девочкой, я выяснил, что ее социально-психологическое развитие далеко не соответствует календарному возрасту. Она вела себя, как десятилетний ребенок. И это в лучшем случае. Мне в какой-то момент даже показалось, что ее широко открытые наивные глаза, скудный «детский» словарный запас, непонимание вопросов, на которые девушки ее возраста легко отвечают, нарастание признаков тревоги и в итоге подобие ступора как реакция на мою попытку обсудить с ней ее ближайшие жизненные перспективы – все это театр, исполняемая роль, нарочито разыгрываемая квази-регрессия.

Но нет. На самом деле пятнадцатилетняя барышня жила «кукольной» жизнью. Она хорошо училась в привилегированной школе. Изучала иностранные языки. Вопросы – с какой целью она учится, к чему себя готовит – пугали ее. Она не знала на них ответа. И даже не пыталась задумываться о будущем, что странно. Мои попытки спросить про ее чувства к мальчикам (или хотя бы к кому-нибудь) наталкивались на ее – не родителей, а самой девочки, подчеркиваю! – недоумение. Что-то вроде: «А не рано ли мне об этом думать?»

Девочка была не просто инфантильная. Она была недоразвитая. При этом без явных признаков психического заболевания. Это называется «педагогическая запущенность». Да, не удивляйтесь. Такое встречается и в «элитной» школе.

И тут меня осенило: родители пришли ко мне, чтобы продлить «безоблачное детство» – для ребенка, для себя. Какая прелесть – играть на пляже в мячик, строить замок из мокрого песка, бултыхаться в морской волне, заливисто беззаботно хохотать, ни о чем серьезном не задумываясь… И так постоянно, бесконечно. «Верните нам нашу маленькую веселую девочку!» – вот чего хотели эти люди от психолога. Они боялись развиваться, боялись взрослеть вместе с ребенком.

И ребенок им ответил. Он запротестовал. Точнее, не сама девочка, а ее организм – аллергическими высыпаниями, снижением настроения и физической активности.

Возможно, барышня и была бы не против оставаться «веселой куколкой» в руках ее игривых родителей, быть для них частью семейного благополучия, комфорта, но сработал природный механизм саморегуляции. Он жестко напомнил членам этой семьи, что растить ребенка – это не только их дело. Это общественная обязанность, и спрос за нее суров.

Думаю, сигналы о том, что развитие девочки заторможено, поступали к этим людям и раньше, в тех или иных формах. Но они их игнорировали. Тогда форма предупреждения изменилась и стала такой, какую уже не заметить нельзя.

Девочка нуждалась не в избавлении от аллергии – чтобы снова прыгать через скакалочку и резвиться на море, – а в психологической реабилитации. Крайне важно было заняться расширением ее социальных связей, включить ее в созидательную активность людей, направленную, что принципиально, не на себя, а на других. И, конечно, разработать вместе с ней стратегию ее ближайшего будущего. Ведь ей предстояло через пару лет окончить школу и шагнуть во взрослую жизнь, которой она была абсолютно не готова сейчас.