Аптека Пеля - Вера Вьюга

ведь профессор Менделеев приятельствовал с профессором Пёлем… — задумчиво произнес Артюхин.

— И что? — осторожно спросил Саня, боясь спугнуть еще не понятную ему мысль.

— А что если он выделил из эфира газ…

И тут Санек поплыл. Фамилия Менделеев отозвалась где-то на периферии сознания знакомым созвучием. Но кто этот дядька он даже не пытался вспомнить. А газ с эфиром в его жизни присутствовали исключительно в зажигалках и телевизоре. И как они взаимодействую между собой вне рекламы Газпрома не представлял.

— И что?

— Чтобы получить газ, очевидно нужно выпаривать жидкость с порошком. Возможно порошок сублимирует эфир.

— Эфир, эфир. Что за эфир? — раздражаясь от собственной тупости, Саня повысил голос на его превосходительство.

— Эфир — это первооснова любой матери. Профессор Менделеев поставил его во главу своей таблицы химических элементов.

Точно! Он вспомнил огромный клеенчатый плакал с непонятными буквами и чудными словами в клеточках, висевший в кабинете химии. И химичку вспомнил… да лучше бы не вспоминал. Под Менделеевым все и случилось. Портрет висел на почетном месте в сенном сарае. Пялился. Вот откуда он помнил эту фамилию!

— Так делать то что?

— Если элементарно высыпать порошок в жидкость, довести до кипения и собрать газ, это примитивно, конечно, то можно получит газ Пёля. Но вот как его собрать, чтобы не надышаться во время процесса. Увы, не скажу. Я не химик.

— А если не собирать, а просто подышать над кипящей водой?

— Что ж, экспериментируйте. И опыт, сын ошибок трудных, и гений, парадоксов друг, и случай, бог изобретатель.

— Чо?

— Ни чо, а кто! Пушкин. Александр Сергеевич.

— Ну, этого я знаю, — самодовольно заявил Саня, — проходили.

— Значит дышите.

— Я еще вспомнил, там воробей над саркофагом этого Берёзкина сгинул. На глазах исчез. Прям как вы. Может тоже надышался.

— Возможно, возможно… Солнце, говорите, печет. Испаряет жидкость образуя газ в воробьиных дозах.

— Чирикает сейчас где-нибудь у метро Парнас… шаверму недоеденную клюет…

Внезапная ностальгия накрыла Санька, да и было бы о чем жалеть. Ан нет, дотянулась, клюнула беспечным воробьем.

— Пойду я. Дела еще. Прокламации вон. — Он тряхнул пиджаком. — А царя наши не убьют. Расстреляют его в восемнадцатом со всей семьей на Урале. Прямо как вас. В интернете читал.

Саня поднялся, Артюхин следом. Они дошли по аллее к церкви.

— Если вдруг вас выпустят. К Луше приходите, в дом Пеля. Я теперь там живу. Плотником у аптекаря работаю. Она устроила. А если меня в привычный раньше закинет… Евлампии все расскажите. Предупредите… Вот тут я ее адрес написал. — Вроде соглашаясь Артюхин дернул головой и сунул бумажку в карман. — Странно вы все-таки раздвоились, Петр Михайлович. Не понимаю…

Глава 15

— Жара. И не припомню такого. Точно мы не северная столица, а Гваделупа заморская, — утирая вспотевшее лицо ветошью, Ефремыч поднялся навстречу Саньку. — Управляющий мальчишку присылал. Спрашивал тебя. А ты спишь, да спишь. Чисто барин.

Заспанный опазданец зевнул, потягиваясь до хруста.

— А чо ему надо?

— Не доложили. С инструментом велел приходить.

Саня засучил рукава и, подхватив столярный ящик, направился в контору.

Стиснутый с двух сторон раскаленными каменными стенами переулок, словно деревенская печь дышал жаром. Безоблачное небо мрело над головой. Смахнув со лба слипшиеся от пота пряди он сделал с десяток шагов и стукнулся в двери: «Можно?»

Балалайкин по своему обыкновению хлебал кофий, но увидев посетителя отставил чашку.

— Ты что же это сукин кот филонишь? Мальчишка не нашел тебя в мастерской, где тебе надобно быть.

— Так я это… за верстаком с утра.

— За верстаком, говоришь… — не вставая с места, он завел за спину руку и вытянул портрет бородатого военного в орденах и золотых эполетах, с голубой лентой через грудь. — Гвоздь забей и повесь. — Он вылез из-за стола. — Да так, чтобы аккурат надо мной. Ты хоть знаешь кто это? — потирая кругленький живот, прищурился на портрет Балалайкин, когда все было готово.

— Менделеев? — осторожно предположил Саня, разглядывая бородатого.

— Э-эх! Дурень, — с досадой бросил управляющий, возвращаясь к кофию. — Какой-такой Менделеев. Это государь наш. Император Николай Александрович свет Романов. Купил по случаю за целковый.

Так вот значит кого его теперешние товарищи так люто ненавидят.

С благообразного лица на него смотрели чистые голубые глаза романтического героя, какой-нибудь многосерийной мелодрамы. Балалайкин, взирал на портрет с величайшим почтением и не подозревал, что через каких-то десять лет все обернется кровавой драмой и для него, и для царя и для России.

— Можно идти? — наглядевшись, заторопился Саня.

— Не можно! Вот. Это чертеж. Сам господин Пель рисовали. Пойдем сейчас замеры делать. Они на симпозиум отбыли. В Германию. К возвращению, чтобы готово было. Приказали.

Мельком взглянув на бумажку, Саня сунул ее в ящик. Балалайкин запер контору и оба отправились в аптеку.

Проходя мимо усатого фармацевта, как обычно скучавшего за прилавком, Санек вытянул шею, надеясь за его спиной разглядеть, хоть кусочек белоснежного халата возлюбленной. Но закрытая дверь лишила его надежды.

Вслед за Балалайкиным, неторопливо пересекшим торговый зал, он завернул налево, потом по лестнице вниз пару пролетов. У дверей управляющий щелкнул выключателем, приладил ключ в замочную скважину, с усилием провернул пару раз и, ухватившись за скобу, потянул на себя массивную дверь.

— Иди прямо. Я здесь обожду. А то снова надышусь до чугунной башки. В самом конце… — махнул рукой, указывая направление. — И поаккуратней там. Смотри ничего не сшиби.

Под низкими каменными сводами пелевского подземелья дышалось и в самом деле тяжко. Густой, будто кисель воздух, растекался в груди, обжигал легкие и туманил голову.

Проскочив мимо непонятных каморок-чуланчиков, он оказался у заветной цели.

С минуту рассматривал таинственную лабораторию, скудно освещенную единственной лампочкой: узкое длинное окошко под потолком от посторонних взглядов густо замазано краской, беленые кирпичные стены сплошь в звездах, треугольниках и непонятных формулах. Посредине небольшим снопом высилась, обмазанная серой глиной, странная печь с полустертой надписью «ATANOR». Труба от нее уходила в потолок. Было ясно, что сооружение это не для согрева, потому как в стене имелся камин, вполне себе рабочий. Когда взгляд остановился на стеллаже, заставленном склянками, ретортами, тиглями и прочими непонятными предметами, названий которых он отродясь не слышал, Саня неожиданно растерялся: шарил глазами по полкам, уставленным банками