Петр Лещенко. Все, что было. Последнее танго - Вера Лещенко

В твоей семье, видимо, так заведено – утешать обиженных, переключая внимание на погоду, на что угодно, чтобы только не сыпать соль на рану. Когда ты присоединился к нам, я была спокойна, мы смеялись, болтали и попивали чай. С тобой мы тоже не обсуждали случившегося, но я решила для себя – в ресторан больше ни ногой. Зачем провоцировать столь неприглядные сцены? И все же следующий раз был. Ты убедил меня, что больше встреч таких не будет. Как всегда, сказал правду. Больше наши пути с Закитт не пересекались.

Мы вскоре давали там концерт для наших военных. Закончилось твое выступление. Оркестр заиграл вальс-бостон. Ты пригласил меня. Это наш единственный с тобой танец. Только мы танцевали. Ты вел меня, и я, никогда не танцевавшая вальс-бостон, ни разу не сбилась. Ты танцор от Бога! Мне казалось, что ты движешься по воздуху, не касаясь пола. Сказочное ощущение! Ты подарил мне вальс, и я ни разу ни с кем больше не танцевала. Только мысленно, и только с тобой.

В Бухаресте со своей частью в декабре 1944 года появился некий Георгий Храпак, который в твоей жизни сыграл неожиданно значительную роль. Он пришел на наш концерт и по его окончании подошел к тебе. Молодой солдат-художник предложил свои стихи, признался, что раньше писал только картины, а тут вдруг стихами заговорил. Прочитав их, ты был сражен:

Ты еще удивился, что замечательный художник пишет не менее замечательные стихи. Познакомил Георгия с Жоржем Ипсиланти. Вместе они доработали стихи, Жорж переложил их на музыку. Так родилась прекрасная песня, которой с того дня ты заканчивал все свои концерты:

Начинал ты петь один, потом вступала я, и мы пели дуэтом.

У Жоржа тогда был в самом разгаре роман с хористкой ресторана Мией Побер. Жорж тогда и в ее репертуар включил эту песню. Он успел выпустить буклет, на лицевой стороне – портрет Мии Побер, а на обороте – ноты и слова романса-танго «Письмо из Румынии». Ты объявлял этот романс под названием «Я тоскую по Родине. В романсе, по договоренности с Георгием, были переставлены некоторые слова, скажем, серое утро сделали синим. Талантливый солдат-художник Георгий Храпак обещал еще зайти к тебе, хотел показать тебе свои зарисовки, которые делал на листочках между боями. Не случилось – больше Георгий не появился. Ты часто вспоминал Георгия, предпринимал попытки разыскать его, отблагодарить, даже мечтал сделать выставку работ Георгия в Бухаресте.

Я об этом помнила и после лагеря. Как то проходя мимо ЦДРИ (Центральный дом работников искусств. – Ред. ), увидела на афише знакомое имя: «Георгий Храпак». Могла ли я не зайти? Ведь я тоже пыталась найти автора нашего с тобой любимого романса «Я тоскую по Родине», но безрезультатно, его адрес и телефон были для меня «под замком». И вот подарок судьбы – выставка работ художника Георгия. Но – как гром средь ясного неба – узнала, что это его посмертная выставка. Георгий месяцем раньше ушел из жизни.

Тогда в ЦДРИ я узнала, что Георгий в 1948 году был репрессирован. За что? Я не стала выяснять. Может, и румынская встреча с тобой стала поводом. Освободили его в 1953-м. Сожалею, что нет записи его романса в твоем исполнении. В 1950 году мы на «Электрокорде» под твою гитару и мой аккордеон записали «Я тоскую по Родине». Вышли из студии, и ты сказал:

– Тоскую? Мне эта песня душу разрывает. И все же не хочу, чтобы она стала моим последним признанием. Ох, не хочу!

Для тебя написанная, тобою названная своей лебединой песней… И вот она-то в твоем исполнении не сохранилась. В те дни руководство фирмы грамзаписи «Электрокорд» обратилось к тебе с просьбой о записи нового диска – как тебе объяснили, спрос был огромный. Тогда уже закрылся бухарестский филиал фирмы «Колумбия», которой ты отдавал предпочтение. Постарались наши соотечественники, новые властители Румынии: было уничтожено оборудование, разбиты новенькие, не успевшие дойти до прилавков тиражи пластинок, и не только твоих. «Колумбия» пыталась получить с обидчиков компенсацию за нанесенный ущерб, но их не удостоили даже ответом.

Об этом я узнала от тебя, еще ты говорил, что, возможно, матрицы, тиражи пластинок и оборудование вывезли в Ленинград на завод грампластинок. Позже я надеялась найти подтверждение тому в городе на Неве, но никто ничего не знал, ответ был один: «Неизвестно, не знаем, не слышали».

В 1945-м началось твое сотрудничество с «Электрокордом», но с «Колумбией» связи не терялись, хотя перспективы на новые записи были слишком призрачны. «Колумбия» продолжала тиражировать пластинки с записями, сделанными до войны. Перед Рождеством в 1945 году пришло письмо из Лондона с предложением сделать новые записи, но в Стамбуле, где был филиал лондонской фирмы «Колумбия»: «Не стоит терять времени, надо форсировать запись на студии в Стамбуле. Спрос на пластинки высокий, вы в хорошей форме. Сообщите о своем решении незамедлительно».

Лондонское руководство обещало «забыть прежние недоразумения и начать новый проект». К письму прилагался ответ турецкого филиала, который готов был приступить к работе, но с оговоркой, что политическая ситуация неблагоприятная и они ищут возможность «пригласить друга уважаемой фирмы Лещенко Петра на запись нового проекта в Стамбуле». Полгода шли переговоры, согласовывались сроки, условия, гонорары. Понимание было достигнуто. Лондон дал добро на мое участие в проекте: сольно – две песни «Мама» и «Синий платочек», дуэтом – «Я тоскую по Родине» и «Любимая».

Проблема была с моими документами. После того как мы расписались, я получила новый румынский паспорт как Вера Лещенко. Но с воцарением советской власти в Румынии началась новая паспортизация: у меня отобрали документ и аннулировали его, взамен выдали удостоверение контроля иностранцев, где было указано, что я гражданка СССР. А это значило, что я должна добровольно вернуться в свою страну, только там мне могут дать разрешение на поездку в Стамбул. Но я об этих тонкостях даже не догадывалась. Мне было сказано, что записываться в Стамбуле будем, но позже. Пока запишемся на румынском «Электрокорде». Для меня это была первая запись на пластинку, я волновалась, ты, как всегда, привел аргумент, против которого трудно устоять: