Иероглиф «Измена» - Надежда Первухина

– И что же?

– Небесные Чиновники проиграли и потому выпили слишком много божественного вина. Они уснули в Нефритовом павильоне, а богиня Дженара под страхом низложения с небес запретила их беспокоить. О тысячерукая, мне неведомо, как разбудить Небесных Чиновников!

– Напились?! – проревела богиня.

– Пьянствовать, когда моя дочь, быть может, погибла! – возопила императрица Нэнхун. – О тысячерукая! Позволь мне снизойти на землю и отыскать мою дочь!

– Нет! – сказала Гаиньинь. – Ты и так слишком, часто бываешь на земле, это может повредить твоей небесной природе. Успокойся и послушай меня. Я отправляюсь в Нефритовый павильон и уж там постараюсь разбудить этих негодных пьяниц! И заставлю их перерыть всю землю по песчинке, но найти несчастную Фэйянь! Ты же отправься лучше к супругу ее, Баосюю, и сообщи о том, что терзает твою душу.

– Да, богиня, – поклонилась Нэнхун и, сев на одного из цилиней, полетела на землю. А тысячерукая Гаиньинь, вооружившись мечом из солнечного луча, отправилась в Нефритовый павильон, где спали хмельным сном ничего не подозревающие Небесные Чиновники…

Скажи мне правду – ты из небожителей?

Твой облик – не для этих измерений.

Таким, как ты, – в небесные обители,

Где нет души печальных изменений.

Ты прячешь крылья, но такой, бескрылою,

Ты все равно светлее всех на свете.

Глаза твои сверкают тою силою,

Что неподвластна поступи столетий.

Венок на голове короной кажется,

И ветвь в руке -жезлом императрицы.

А если по щеке слеза покатится,

ЛЪ с ней алмаз в сиянье не сравнится.

И даже если с неба ты низложена,

То небо без тебя осиротело.

Таким, как ты, земное не положено,

И до простых страстей тебе нет дела.

Первый императорский каллиграф господин Лу Синь был неспокоен с тех пор, как вернулся из Хуатуна. Он несколько раз встречался с начальником Тайной службы господином Богу и обсуждал вопрос о том, как вывести на чистую воду всех заговорщиков, умышляющих против жизни государя. Начальник Богу был смелый и прямодушный человек, ничего не понимающий в дворцовых интригах, он прямо говорил Лу Синю, что следует схватить царедворца Оуяна, пытать его и выведать у него все тайны. Но Лу Синь понимал, что это невозможно: за Оуяном стояли прочие царедворцы и клика дворцовых евнухов, составлявших целый «дворец при дворце». Возможно, что все они и не знали об изменничестве Оуяна, а возможно, и наоборот. Но проверить это единым махом, как предлагал начальник Богу, не представлялось разумным.

Был вечер, унылый и тихий, как и все прочие вечера. С тех пор как заболел государь Жэнь-дин, во дворце прекратились все виды развлечений и увеселений. Придворным предписывался пост и усиленное прилежание в молитвах за жизнь императора. Не допускалось винопитие, слушание музыки и песен. Да и какой истинный приверженец государя позволил бы себе тешиться музыкой, пока великого императора точит изнутри неизвестная и не поддающаяся лечению болезнь?

Единственное, что дозволялось, – это чайная церемония, да и то неполная, без участия придворных дам. Дурным тоном считалось даже питье чая в павильоне, поэтому те, кто желал насладиться благодатным напитком, должны были приготовлять его себе сами в личных покоях, не прибегая даже к помощи слуг.

Господин Лу Синь также отослал слуг и, оставшись в одиночестве и тишине своего рабочего кабинета, принялся готовить чай. Это не заняло у него много времени – к чему разводить церемонии с самим собой. Лу Синь налил себе первую чашку ароматного горячего напитка и прошептал, как шептал всегда:

– Эту чашу я пью во здравие владычицы Фэйянь из династии Тэн!

Чай, хоть и заварен был правильно, показался на миг горьким как желчь.

– Я позволяю себе слишком долго пребывать в плохом настроении, и потому мне мерещится Небесная Канцелярия знает что, – усмехнулся Лу Синь. Допив чай, он убрал чашки и чайничек в особый шкафчик, закрыл его на ключ и, усевшись на хургистанском диване, занялся просмотром текущих докладов. Ему приходилось много работать, потому что император Жэнь-дин в минуты просветления повелел назначить своего первого каллиграфа «первостоящим при троне». Быть «первостоящим» – большая честь, но ответственности в этой должности еще больше. К «первостоящему» стекаются чуть ли не все доклады и донесения; он должен решать именем императора множество государственных дел и при этом соблюдать дипломатическую и политическую дальновидность и осторожность. О боги, боги, где те времена, когда Лу Синь был всего лишь беспечным каллиграфом из уезда Хандун?!

Обычно, занимаясь просмотром документов, Лу Синь запирал двери кабинета, чтобы ему никто не мог помешать. Была в этом и дополнительная предосторожность – он знал, что во дворце достаточно негодяев-изменников, готовых разделаться с ним при первой же возможности. И сегодня вечером Лу Синь не поленился собственноручно запереть дверь… И потому очень удивился, когда створка двери с едва слышным шорохом отъехала в сторону.

Каллиграф резко повернул голову -на пороге его кабинета стояла женщина, с ног до головы закутанная в траурное белое покрывало. Лицо женщины закрывала полупрозрачная ткань, но ткань не могла скрыть того, как блестят глаза незнакомки.

– Кто вы? – громко спросил Лу Синь. – Как посмели войти сюда без доклада?

Женщина молча шагнула вперед и закрыла за собой дверь. Лу Синь вскочил с дивана, мысленно кляня себя за то, что оружие, как всегда, не держал под рукой…

– Остановитесь, кто бы вы ни были, – приказал Лу.-Я запрещаю вам приближаться ко мне!

– Почему? -тихо спросила женщина, и Лу затрепетал.

Он узнал бы этот голос из тысячи тысяч! Но поверить в то, что она здесь…

– Кто вы? – повторил Лу Синь.

– Ты не узнал меня, Лу. Ты снова меня не узнал. – Голос женщины был по-прежнему тих и робок. Она отбросила покрывало, и Лу увидел лицо той, что приводила его в исступление, не давала спать ночами и вселяла безумную, сжигающую душу надежду…

– Владычица, – прошептал он и упал к ее ногам.

– Лу, – услышал он словно во сне. – Я тосковала по тебе. Я не верила в нашу встречу, но вот она состоялась… Лу, поднимись, я хочу вдосталь насмотреться на тебя…

Он встал и со сладкой болью в сердце посмотрел на свою единственную возлюбленную.

– Это вы, – проговорил он, ощущая, что пол уходит из-под ног. – Это вы, но как?…

– Я все расскажу тебе, милый Лу, – ответила Фэйянь. – Мне больше некому рассказать о том, что приключилось со мной. Но я не хочу разговаривать с тобой здесь, во дворце. Эти стены так на меня давят! Дай мне руку и не бойся – я отведу тебя туда, где сейчас пребываю, вдали от вражды, ненависти и лжи, Лу как зачарованный протянул руку. Рука принцессы была теплой и нежной…