Половецкий след - Андрей Анатольевич Посняков

бороду, предупредил Ефрем Ипатыч, он же Кистень. Усмехнулся: – Ко Мстиславу-князю путь держишь, мил человек? На половцев?

– Ну, я смотрю, все тут всё знают! – раздраженно отмахнулся Михайла.

– Так и не мудрено, – заулыбался корчмарь. – Ты – главный, с тобой – целая ватажка. Все молоды – совсем еще юнцы. Однако же в кольчугах и при оружии. Так куда такая рать? Ясно – к Мстиславу, на половцев.

– А может – бродники мы, в тати лесные подадимся? – Миша усмехнулся в бородку – холеную и уже достаточно густую для того, чтоб вызывать уважение.

В те времена на Руси мужчина без бороды считался как бы и не мужчиной. Так, что-то вроде, скорее всего, больной. Излишняя растительность на лице, впрочем, тоже не поощрялась – люди с косматыми неухоженными бородищами вызывали сильное подозрение в своей порядочности, косматобородыми были обычно изгои общества – всякие там отшельники, разбойничьи атаманы да волхвы.

Мишу так и подмывало прямо спросить про волхва – «с бородищею сивой». Однако сотник все же благоразумно удержался от излишних вопросов: кто его знает, может, корчмарь с волхвом уже сговорились? Почему бы и нет, с таким-то прозвищем. Лучше уж у девок потом спросить, они ведь тут должны быть, девки-то – рыжая Катька с подружкой своей, Ульдиной.

В тех же покоях вместе с сотником расположились и девы – Добровоя с Ланой. Лишних помещений на постоялом дворе не имелось ввиду предвесеннего многолюдства, когда каждый до наступления распутицы спешил переделать все важные дела. Кто-то – закончить торговый поход, кто-то – навестить родичей, а кто-то – и паломничество совершить, точнее сказать, завершить. Не такие-то и сидни на поверку оказались средневековые люди. Тоже ведь путешествовали, правда, в основном недалеко – по округе. Родичей в дальнем селе навестить, в город, на ярмарку съездить или, там, в монастырь – тоже дело.

Все остальные ратники, как водится, разместились в людской. Компактно – своим углом – на подстеленной старой соломе. Держались дружно – и парней, несмотря на юный вид, никто не задирал – опасались. Видно, все другу за дружку – ватага! – да еще и оружные. Попробуй тут, прицепись, скуки ради…

В гостевых покоях, занятых Михаилом и девушками, имелась небольшая печь, стол, две широкие лавки и вещевой сундук, размерами напоминавший авианосец. В счет «обслуживания номеров» хозяин выдал три матраса из грубой конопляной ткани, туго накропанные соломой. Собственно, на этом заботу об удобстве постояльцев можно было считать законченной.

– Ничего, переночуем, – подмигнув, философски заметил сотник. – Нам же тут не век вековать. Не найдем попутчиков, так завтра-послезавтра уедем. Так дальше одни и пойдем… По крайней мере, хотелось бы.

– Думаешь, они здесь? – Добровоя расстелила матрас, обернулась…

– Не знаю, – повел плечом боярич. – Вожак у них приметный – расспрошу. Может, кто и видел. Нашим тоже наказал, чтоб в оба смотрели. Ну и вы, ежели увидите холопов Брячиславиных… Виду не подавайте! Пусть считают, что все идет, как задумано.

– А ежели нас узнают? – вскинула глаза половчанка. – Тоже виду не подавать? А если нос к носу?

– Если нос к носу – тогда да, узнавай, – проинструктировал сотник. – Скажешь, мол, сбежала. С заезжими купцами сюда вот в гулящие подалась…

– И я – в гулящие?.. – возмущенно воскликнула Добровоя.

Михаил погрозил девушке пальцем:

– Э-э, нет! Ты – со мной. Про тебя и дружину мою все в Ратном знают…

– Так и знают, будто я в Турове…

– А это уж пусть думают, что хотят – от того нам пока что ни холодно ни жарко, – усевшись на сундук, глухо расхохотался сотник. – Как они про тебя родичам твоим сообщат, даже если б и захотели? Телеграмм еще не придумали, эсэмэсок тоже.

Лана озадаченно скосила глаза:

– Чего не придумали, господине?

– Да ты не вникай, – за Мишу ответила Войша. – Господин сотник много всяких непонятных словечек знает – спрашивать устанешь.

Девы ужинали в покоях, Михайла же спустился в «залу». Уселся за длинный угловой стол, заказал кваса хмельного… Тут же и познакомился-разговорился с соседями – мелкими овручскими купцами, Зимотою и Онфимом. Хорошие оказались люди – веселые, дружелюбные, словоохотливые… Правда, по описанию волхва не узнали…

– Не, друже Миша, – хватанув чарочку медовухи, посмеялся чернявый Онфим. – Этаких бородищ мы тут не видали. Увидали б – заметили бы!

* * *

А волхв Кочубар между тем сидел совсем-совсем рядом – за соседним столом, в уголке, – скромненько потягивал пиво из большой деревянной кружки. И зыркал себе глазами по сторонам, зыркал – все примечал, все кого-то высматривал… Бородищу косматую лжеволхв постриг и заплел в две косички, по нурманской моде, так что выглядеть стал вполне себе в тему, словно какой-нибудь метросексуал, завсегдатай модного барбершопа.

Вот и девки к нему подсели… Не Ульдина и не Катя – другие. Но тоже – гулящие, да иных тут, с мужиками, не было и не могло быть.

Отношения с сексом в те времена на Руси были сложные. Язычники плотскую любовь поощряли, христиане – не жаловали, ну а здесь, в глуши, большинство составляли двоеверы, совершенно искренне верующие во Христа, но и почитавшие старых добрых богов… Впрочем, нет – далеко не всегда – добрых.

Истовым христианам сексуальные отношения – даже в семье! – строго-настрого запрещались во время больших постов (что, в общем-то, и понятно) и не поощрялись во время постов малых – по средам, пятницам и воскресеньям. Внутри семьи все эти запреты более-менее соблюдали, по крайней мере – старались, но здесь-то мужики были без семей! И что с того, что среда? А ежели рядом ладная разбитная девка? Не с женой – так уже грех, чего уж теперь про посты…

– Посты – отмолим! – притянув к себе подсевшую девицу, невысокую и какую-то блеклую, овручский купец Онфим заказал еще кувшинчик, подмигнул Мише и смачно поцеловал гулящую в губы…

– Ну, тут у вас и разврат, – хмыкнув, Михаил намахнул чарочку. – Хуже, чем в портовой таверне. Вон девок-то… Второго помощника… парторга на вас нет! Хорошо, нашим я запретил… – Сотник неожиданно хмыкнул: – Это что же, выходит, я у них сейчас вроде парторга?

Правильно все сделал Миша, что и осознавал сейчас прекрасно – вникся уже в это непростое время, вжился. Еще бы, за столько-то лет!

Слишком уж юные были его парни, отроки – дети. Многие – и безусы еще, безборо́ды – куда таким в корчму? Пусть титьку сосут мамкину. Именно таким в те времена и было отношение к отрокам, к детям, к юношам даже. Усов-бороды нет – не взрослый – значит, зависимый, никакая не личность.