Сегодня вечером и всегда - Нора Робертс

– Он бы предложил жениться на мне. Он человек честный и порядочный. А я бы отказалась, потому что не в силах…

Голос ее осекся, и она нетерпеливо стукнула маленьким кулачком по колену.

– Я не желаю жить с его чувством долга. А других чувств тут быть не может. Он непременно захотел бы обеспечить меня с финансовой стороны. Но мне это не нужно. Я способна заработать нам на нормальную жизнь. Были бы установлены правила посещений и встреч, и ребенок стал бы мотаться с одного побережья на другое, не зная, где его настоящий дом. А это несправедливо. Я этого не желаю. Ребенок принадлежит мне.

Доктор Бреннан взял руки внучки в свои и посмотрел на нее. Так они посидели немного.

– Ты любишь его отца? Она поникла у него на глазах.

– О господи, да, люблю.

Кэйси опустила голову на стол и заплакала.

Дедушка дал ей выплакаться. Он не видел такого горя с тех пор, как она была ребенком. Он только держал ее руки в своих и ждал. Интересно, что за человек этот Джордан? Если она любила его, то почему плачет здесь одна? Если он подлец… но Кэйси не полюбила бы подлеца, да и, судя по ее словам, для таких предположений не было оснований.

Он попытался вспомнить, что она писала ему о своей жизни. Джордан, это, стало быть, тот писатель. Она работала с ним какое-то время в прошлом году. Книги у него хорошие, но чужая душа – потемки. Письма Кэйси были и восторженные, и счастливые, и одновременно странные. Но это как раз ей свойственно.

Наверное, надо было читать внимательнее, между строк. Ах, старый дурень! Вот теперь, и уже так долго, она мучительно решает самый важный вопрос жизни в одиночестве. Он давно не видел ее такой – растерянной, плачущей. И это было ужасно. Однажды ему пришлось отослать ее далеко от себя. И тогда она вот так же плакала, такая же растерянная и одинокая. Он тоже, помнится, думал, что решил все правильно. Для ее же блага. Когда жизнь снова наладилась и пыль улеглась, оно так в конечном счете и оказалось. Но тот проклятый промежуток времени, когда она жила вне дома, оставил неизгладимый след. И он был достаточно проницателен, чтобы понимать: ее теперешнее решение более всего продиктовано ее собственным опытом. Все, что он может ей сейчас предложить, это поддержку и любовь. А время, оно само поработает на них. Он полагал, что этого будет достаточно.

Кэйси перестала плакать. Она все еще не поднимала головы, отдыхая от слез. Она не плакала уже несколько месяцев. Она медленно выпрямилась и заговорила снова:

– Я его любила – я его и сейчас очень люблю. И это одна из причин, почему я поступаю именно так, – и вздрогнула. Ей было необходимо откровенно поговорить с кем-нибудь с той самой минуты, как она вышла из гостиной Беатрисы четыре месяца назад. – Я расскажу тебе, и тогда, может быть, ты поймешь.

Говорила она теперь спокойно, бесстрастно, подробно. Когда она упомянула об Элисон, он сразу же подумал о сходстве их судеб, но продолжал слушать молча. И взорвался лишь тогда, когда она рассказала о последнем разговоре с Беатрисой.

– Так ты говоришь, что она тебе угрожала? – и старик вскочил, забыв о боли в спине. Он готов был драться.

– Не мне. – Кэйси взяла его за руку и встала. – Джордану и Эдисон. Мне она ничего не могла сделать, ничего, что имело бы для меня хоть какое-то значение.

– Но ведь это шантаж, Кэйси. Примитивный, гадкий шантаж.

Его голос звучал резко и сердито.

– Тебе надо было сразу же пойти к Джордану и рассказать ему обо всем.

– А ты знаешь, что бы он сделал? – Кэйси повернулась к окну. – Он бы разбушевался, вот как ты сейчас. Устроил бы ужасную сцену, от которой больше всего пострадала бы Элисон. Ты думаешь, я могла сделать ее судьбу полем сражения? Ведь она еще маленькая девочка. Я знаю, что чувствуешь, видя снимки и свое имя в газетах и слушая все эти перешептывания у себя за спиной.

Глаза Кэйси были красноречивее слов. Слезы высохли.

– Поставь себя на мое место, дед. Ты ведь очень близко был ко всему этому много лет назад.

Он вздохнул и обнял ее.

– Кэйси, никогда не думал, что мне снова придется пройти через все это.

Да, ей необходимо было вернуться домой и снова почувствовать его большие, сильные и такие нежные руки. Он всегда стоял как скала, и более надежной опоры у нее никогда не было.

– Я люблю тебя, дед.

– И я тебя люблю, Кэйси.

Он молча постоял, обнимая ее. И тут понял, что она уже не напоминает ивовый прутик. В ней появилась непривычная округлость. Это его потрясло. Она уже не была его деткой, но женщиной, которая носит в себе своего собственного будущего ребенка.

– До меня только сейчас дошло, – сказал он мягко, – что я скоро стану прадедушкой.

– И самым лучшим на свете, – тихо отвечала Кэйси.

– Ты останешься дома, пока ребенок не родится.

Кэйси вздохнула и стала успокаиваться.

– Конечно, я останусь.

Он отодвинул ее и деловито спросил:

– Витамины принимаешь?

– Да, доктор. – Кэйси усмехнулась и поцеловала его в щеку.

– И молоко каждый день?

Она поцеловала его в другую щеку.

– Как тебе нравится имя Брайен? Оно одинаково подходит и для мальчика, и для девочки. Брайен Уайет – хорошо звучит. Не напыщенно, недостойно.

– Ну, ты уже задаешь мне работенку.

– А еще вполне симпатично – Пол, – продолжала Кэйси, а он направился к холодильнику.

– Но для этого уж обязательно надо родить мальчика.

Кэйси глядела, как он наливает молоко в высокий стакан.

– А мы съедим что-нибудь из припасов миссис Оутс?

И развернула сверток.

– Это варенье из терна? – спросила она, подняв кувшин. – Люблю терновое.

– Ну и хорошо.

Доктор Бреннан подал ей стакан молока и улыбнулся:

– Можешь попробовать вместе с молоком, а потом я тебя осмотрю.

Не успела Кэйси оглянуться, как наступил июль. На лесистых полянах было полно цветов, а в кухне, на окне, распустилась герань. По ночам неустанно стрекотали сверчки. Она подолгу лежала без сна, прислушивалась к ним, а ребенок беспрерывно шевелился у нее в животе. «Он спешит, – думала она. – Или – они». Дедушка был уверен, что у нее будет двойня. Он всячески пытался уговорить ее поехать в больницу, чтобы узнать наверняка. Но она отказывалась. Ей хотелось, чтобы это оставалось тайной.

Она уже давно не могла спать крепким, глубоким сном, как раньше. Ребенок ей не позволял. Вернее, они не желали позволять. Кэйси без всяких исследований знала, что их двое. Ни один ребенок не мог быть таким активным. Атак все объяснялось просто. Когда один спал, другой вовсю веселился. И живот был просто необъятный.