Цион - Анастасия Евлахова

– Обойдешься, – прорычал себе под нос Ниил и, все так же сидя скрестив ноги на полу, подтянул себе ближайший газетный лист.

Смахнув с заголовка пыль с кирпичной крошкой, Ниил начал читать.

…Нужно больше читать: это тормошит мозг, не дает ему усохнуть. Были бы здесь кроссворды… Но кого Ниил обманывает – он терпеть не может кроссворды.

Газета была для империи делом необычным, а в том, что эти проспекты были отпечатаны при империи, Ниил не сомневался. Тогда не любили бумагу, считали ее прошлым веком. Технологии – вот чему поклонялась империя.

Но технологии же породили «улучшения» для тел – целые органы, созданные из синтетических тканей, которые легко вставали на места стареющих, подточенных болезнями органов. А где одно «улучшение», там и все тело.

Так и стали появляться Новые. На самом деле они называли себя новым поколением, но просто Новыми их звать было удобнее.

Они и правда были новыми. Во всех смыслах. Обновленные до последней клеточки тела – вот к чему пришла на своем закате империя. Но людьми эти существа еще себя называли. Кичились тем единственным процентом от старого своего человеческого тела, который оставляли нетронутым, – одним из участков мозга, который отвечал за часть эмоций. Все еще люди, но кардинально новые.

«1 % человека, 99 % лицемерия» – кричал подзаголовок на газетном листе. «Нелюди». «Улучшения» необходимо остановить».

Ниил перевернул лист – другая сторона тоже была испещрена лозунгами. Он понял, что это: последний выплеск информационной войны против Новых. На бумажных листах – чтобы наверняка. Чтобы раздать, разбросать везде, рассыпать – только бы читали. Ниил отшвырнул газету.

Если бы в школе рассказывали правду о том, чем была гражданская война и почему Цион заперт за стенами, жизнь была бы совсем другой.

А Ниил никогда бы не купился на те сказочки, из-за которых он оказался у Новых. А Новые не полезли бы его «улучшать».

Ниил медленно поднялся на ноги и выпрямился. Мигрень отступила. За окном было еще светло, а это значило, что перед вечерним патрулем еще можно успеть вернуться в одну из своих квартир. Он сверился с коммом: тот показывал половину шестого, а над циферблатом мигало несколько новых уведомлений.

Ниил нахмурился. Министерство просвещения? Черт его побери, если он уже однажды унес от ла’Гарды ноги, а она нашла его снова.

Ниил ведь отключил на своем комме систему связи – еще три года назад. Правда, вызовы девчонки ему все же проходили, но это же в прошлом, верно?

Ниил открыл сообщение и пробежался по тексту.

– Да чтоб тебя… – выдохнул он.

* * *

Экзаменационная неделя прошла как в тумане. Я лихорадочно листала учебники, силясь втиснуть в голову хоть что-то, а потом шла на новый экзамен. Новый зал с арочными окнами, новый листок из переработанной бумаги, новое задание – эссе, тест или план устного ответа. Я строчила и рассказывала молчаливым экзаменаторам, рассказывала и строчила. Кажется, после короткой, бессмысленной церемонии прощания с мамой я потеряла способность ощущать хоть что-то. Я и правда осталась одна, а с ли’Бронахом я за эти дни почти не сталкивалась. То ли он избегал меня, то ли работа в Сенате отнимала все его время. А может, его жизнь была куда разнообразнее, но я об этом не знала и знать не хотела.

Из забытья меня выдернуло сообщение из министерства просвещения: мою кандидатуру утвердили. Наверное, это должно было меня обрадовать, но я не почувствовала ничего. Переезд к ли’Бронаху и без того говорил, что за меня взялись. На экране моего комма значилось «6759 б.», и я надеялась, что это ненадолго.

Съемки назначили на вечер пятницы. Значит, отметить конец экзаменов я толком не смогу. С другой стороны, праздновать я все равно не умею, а экзамены только первая веха. В субботу – медицинское освидетельствование, в воскресенье – собеседование. А потом – самое главное. Распределение. И уже дальше, если уж так хочется торжественности, бал в Опаловом дворце. Овия не переставая трещала о своем платье, и меня на удивление отвлекла подготовка к съемкам.

Если на экзамены я шла, собрав волосы в узел и даже не думая о макияже, то теперь я, наткнувшись в чемодане на тюбик туши и баночку со светлой помадой, которые мама так экономно тратила несколько лет, решила все же немного освежить лицо. Синяки под глазами мне замазать было нечем, но тушь и помада свое дело сделали: вид у меня был теперь не больной, а скорее измученно-томный. Куда лучше прежнего.

Я не стала собирать волосы в пучок, а тщательно их расчесала, взбила кудряшки и оставила распущенными. Я редко их так носила, и волосы, волнами обрамившие мое лицо, сделали отражение в зеркале почти незнакомым.

Адрес, пришедший по комму, был тот же: те самые павильоны на краю Циона, где проходил отбор. Второй раз я заходила в прохладный темный зал совсем по-другому. Приложила браслет у турникета, держала спину прямо и собиралась выжать из того, что мне предстояло, все возможное. Меня не вынуждали сюда приходить. Я хочу увидеть себя на плакатах в городе, а еще – и это самое главное – заработать баллы.

– Господи, что ты с собой сделала?

Ла’Гарда налетела на меня коршуном. Одной рукой схватила за волосы, другой дернула за подбородок, разворачивая к свету. Я уже почти привыкла к ее «запрещенным» словечкам. Еще немного, и я сама начну за ней повторять.

Меня сразу провели во второй зал, где почти все пространство занимало съемочное оборудование. Вокруг слепяще-белого фона, стоек с софитами, отражателями и камерами змеились провода. Суетился щуплый техник, который то и дело бросал на меня тревожные взгляды. Я представила себя, одиноко стоящую у этого фона, и съежилась.

– Идешь это все смывать. Быстро. – Ла’Гарда отпустила мое лицо. – Мне нужна чистая кожа. Без вот этого всего.

В отраженном свете ламп я только сейчас разглядела лицо ла’Гарды как следует. Густой слой подводки, тушь в три слоя, ровный тон с румянами и в довершение – как будто этого было мало – плотная темно-красная помада на губах. Я попыталась всмотреться в ее кожу – может, разгляжу поры? Но не смогла. Или ла’Гарда любила агрессивный макияж, или им же прятала свою излишне совершенную кожу.

Сжав зубы, я стерла косметику в туалете за боковой дверью. Если мамина тушь вместе с помадой и меняли мои черты, то вряд ли к худшему. Теперь же отражение в зеркале меня почти испугало. Синие, почти черные круги под глазами, бледный рот