Учитель под прикрытием. - Галина Львовна Романова

к беднякам, либо к инквизиторам. И последнее мне категорически не нравилось, поскольку означать это могло одно – девушку уже признали виновной и оставалось лишь выбить из нее признание.

Мои самые мрачные предчувствия оправдались частично. Девушка еще оставалась в тюрьме для простолюдинов, но посадили ее в отдельную камеру, явно для того, чтобы как можно меньше народа про нее знало и при случае никто не мог ничего разболтать. По уму, и мне никто не должен был ничего рассказывать: «Нет такой! Не поступала! Не могу знать!» - но ряса инквизитора открывает и не такие двери. Тем более, ряса инквизитора.

- Сюда проходите, ваша святость, - десятник шагал впереди, подсвечивая факелом. – Осторожнее. Здесь немного грязно…

«Немного» - сильно сказано. Не убирались в тюрьме со дня ее постройки. Грязь, мусор из камер, объедки, трупики дохлых крыс покрывали пол неровным слоем. Ступать приходилось с осторожностью, и я мысленно прикидывал, кому нажаловаться – подобного разгильдяйства не было даже в подвальных этажах некоторых провинциальных тюрем, где канализация в камерах была устроена по принципу просачивания – всякая жидкость стекала по специальным стокам с верхних этажей вниз, туда же сбрасывался и мусор. Функции уборщика при этом сводились к тому, чтоб не допускать забивания стоков. Знаю по себе – приходилось и самому сидеть и навещать «сидельцев» ранее. Но тут, в столице… Впрочем, тут нравы сложнее – это в провинции наместник или местный лорд может посетить вверенную ему тюрьму с инспекцией. В столице господа по таким местам не ходят. Даже служительницы Девы-Усмирительницы – и те сюда не заглядывают. В лучшем случае, напутствуют во дворе отправляемых на казнь преступников.

Справа и слева коридора тянулись два ряда камер, забранных толстыми решетками. В одних камерах яблоку негде было упасть, в других еще находились свободные места. Сидельцы, заслышав шаги и завидев свет факелов – кроме устроенных под самым потолком крошечных, с две ладони, окошек, других источников света заключенным не полагалось – кидались к решетке. Некоторые даже принимались ее трясти в пять-шесть пар рук. Слышались крики – кто-то просил воды, кому-то надо было позвать лекаря, мол, соседу плохо, кто-то настаивал на правосудии и милосердии, а кто-то просто развлекался, вопя всякую чушь. Но крики волшебным образом замирали, стоило заключенным увидеть мою рясу. В темноте цвета не разобрать, но особый покрой и надвинутый на лицо капюшон не узнать мог только слепой. Люди шарахались от меня, как от прокаженного.

И тем большее удивление вызвала чья-то рука, ухитрившаяся поймать подол.

- Ваша святость! – прохрипело человеческое существо, которое при ближайшем рассмотрении оказалось болезненного вида мужчиной. – Я видел… Я знаю… Умоляю, с глазу на глаз… только два слова… бесчинства тут творятся… Истинные бесчинства! Демоны…

- Пошел вон, - коротко отрезал тюремщик, ловким пинком отбив руку и принялся подобострастно оправлять подол помятой рясы. – Не слушайте его, святой отец… Они тут все через одного такие…

- Сумасшедшие?

- Если бы… Готовы кого угодно оговорить, лишь бы самим срок скостили.

- Срок? – признаться, думал, что заключенных быстренько либо на эшафот, либо куда-нибудь на каторжные работы отправляют. Но чтобы просто так тут сидеть… несколько лет? За чей счет этот банкет, хотелось бы спросить?

- Бывает. Кто за всякие мелкие нарушения осужден – ну там, разбой, кража, мошенничество… уклонение от уплаты налогов или, скажем, убийство младенца… Эти посидят тут годик-другой-третий, для острастки, а потом на волю, с чистой… хм… совестью.

Я улыбнулся иронии, прозвучавшей в слове «чистая».

- У нас тут кого только нет, - разговорился тюремщик. – Вы себе не представляете, как простой люд склонен к правонарушениям! Что поделать… жизнь такая…

- Жизнь, - кивнул я. – И она слишком коротка, чтобы тратить ее без пользы.

- Сейчас-сейчас, - понял намек мой собеседник. – Уже пришли. Вот сюда ее поместили, отдельно, стало быть…

Я остановился в двух шагах от еще одной камеры. Она была последней по коридору и самой маленькой – как будто просто от соседней наскоро отделили закуток на всякий случай. Окошка тут не было совсем, и пришлось поднапрячься, чтобы за прутьями разглядеть скорчившийся в углу комочек.

- Как прикажете, ваша святость, - тюремщик выразительно тряхнул ключами, - отпирать или…

- Конечно, отпирать.

- Эй, ведьма! – воткнув факел в держатель на стене, мой проводник загремел связкой. – К тебе пришли! Конец твоим злодеяниям настал! Молись…

Изнутри послышался слабый вздох и… звон цепей?

- Она закована?

- А то как же! Нешто мы порядков не знаем? Самых опасных только так и держим! Да вы не извольте беспокоиться, ваша святость, кандалы освященные и камеру мы после нее заново окурим, чтоб, значит, заразу не подхватить. Уж все готово…

- К чему?

- К очищению, стало быть. Как только вы ее заберете, так сразу и…

- Заберу? – мысль о том, чтобы освободить Динку прямо сейчас, не приходила мне в голову. Не только потому, что это означало нарушать порядок и сомневаться в виновности девушки. Просто… это слишком сложно и сильно свяжет мне руки. – Нет, сейчас ее никто никуда забирать не будет.

- Вот как… а мы-то думали… - разочарование тюремщика было таким явным, что я невольно проникся к нему сочувствием. – Выходит, ее тут так нам и держать?

- Выходит, так и держать. Пока вина не доказана.

- Вина?

- Да, вина. Мы, как-никак, живем в прогрессивном веке. Прошло время, когда на костер и плаху отправляли только по одному подозрению. Сейчас даже некромант или ведьма могут надеяться на правосудие.

- Но ведь она…

- Ни слова больше, - повысил я голос. – Я прибыл сюда только для того, чтобы поговорить с арестованной. Только поговорить!

Из камеры донесся прерывистый полувздох-полувсхлип. Несомненно, девочка услышала мои последние слова.

- Оставьте мне свет и можете быть пока свободны. Но далеко не отходите. Мне может понадобиться ваша помощь.

Последние слова несколько обнадежили тюремщика – значит, все-таки все может пойти привычным ему чередом. Скрежетнул замок; держа факел над головой, я шагнул в камеру, стараясь дышать через рот. Несмотря на то, что в коридоре уже успел немного принюхаться к вони, здесь концентрация «ароматов» была такой, что мне самому захотелось в объятия палача – лишь бы не дышать этой смесью. Как тут уже несколько