Тайная схватка - Герман Матвеев

– Где противогаз?

– Что?

– Противогаз… Тут лежал мой противогаз… на лавке… Где он?

– Что ты волнуешься? Твой противогаз никуда не денется.

– Скорей! Пожалуйста, скорей!.. Где он?

Тревога Миши невольно передалась заведующей. Она встала, обошла комнату, заглянула в соседнюю.

– Никакого противогаза нет. Ты его оставил, что ли?

– Да. Сегодня оставил. Скорей найдите, а то опоздаем! – говорил Миша, бросаясь в разные стороны и заглядывая под стол, под стулья, под шкаф. – Сколько времени? Только точно, – спросил он, увидя на руке заведующей часы.

– Сейчас ровно тринадцать минут седьмого.

Обессиленный, Миша сел на стул.

– Где же противогаз? – с отчаянием крикнул он.

– Сейчас, Миша, я спрошу.

Заведующая вышла. Миша откинул назад голову. От слабости опустились руки. Ноги дрожали. За стеной раздавались детские голоса, звон посуды. Ребята ужинали. Скоро они лягут спать…

Вернулась заведующая с молодой женщиной.

– Нюра, вы убирали здесь. Куда мог пропасть его противогаз?

– Не видала я никакого противогаза. Лежал тут Марии Ивановны противогаз на скамейке. Один только и был.

– Да, да, на скамейке! – Миша вскочил. – Где он?

– Она унесла его с собой.

– А других не было?

– Кому нужен твой противогаз? Каждому свой надоел.

– А где она живет? – спросил Миша.

Получив адрес, мальчик бросился к выходу.

Мария Ивановна вернулась домой с работы в половине шестого. В запущенной, осиротевшей комнате было холодно.

Что делать? Ложиться спать еще рано, да и не хотелось, хотя Мария Ивановна вставала в шесть часов утра и сразу торопилась на работу. Там было теплее, уютнее и всегда много дела.

Она решила затопить «буржуйку» и попить чая. Снимая противогаз, чтобы повесить его на вешалку, подумала: «Почему он кажется сегодня таким тяжелым?» Принесла поленьев и принялась колоть. Когда дрова разгорелись, поставила чайник и разделась. Потом накинула платок на плечи, придвинула любимое кресло мужа к «буржуйке», села и задумалась: «Где он сейчас? Жив ли? Давно что-то нет писем». Война разрушила так хорошо налаженную жизнь. Муж на фронте, маленький сын эвакуирован с основной группой детей детского сада на Урал. Она бы могла уехать с ним, но совесть не пустила. Здесь она нужнее.

Она вспомнила, как в голодную зиму все работники отдела народного образования, в том числе и она, бродили по району, обследовали квартиры, спрашивали, разыскивали сирот. Истощенные матери отдавали своим детям все, и, как правило, дети умирали последними… Одиноких детей находили полуживыми от холода, с притупившимися чувствами, высохшими, с проступающими острыми косточками и везли на санках к себе в детский сад.

Как изболелось сердце в заботах об этих малышах! Сидя в канцелярии, она часто ловила себя на том, что теперь прислушивается к детским голосам с такой же материнской настороженностью, как раньше прислушивалась к возне сына.

Об этих чувствах вслух не говорят, но весь дружный коллектив работников детского сада понимал это и без слов.

Сегодня, несмотря на усталость, Мария Ивановна чувствовала удовлетворение: у Люси Алексеевой нашелся отец. Хотелось верить, что многие из детей найдут отцов после войны. Если у человека погибла жена, но остался в живых ребенок, это будет ему громадным утешением в жизни. Радость за эту чужую, наполовину осиротевшую семью согревала сердце женщины какими-то новыми чувствами, которых она раньше в себе не замечала. Перенесенные испытания сплотили ленинградцев, сделали их более чуткими, сердечными. Да, война, а особенно блокада, многому научила и во многом изменила советских людей!

Сквозь потрескивание дровишек Марии Ивановне казалось, что она слышит еле уловимое тиканье часов. Она взглянула на стенные. Часы остановились на одиннадцати с минутами, когда бомба попала в соседний дом. С тех пор она их не трогала и они молчали… Поднесла к уху свои ручные. Нет. Эти тикали гораздо чаще. Значит, ей послышалось…

Крышка на чайнике весело запрыгала. Она сняла его с «буржуйки», поставила на пол и вспомнила, что запас чая кончился. Обидно! Муж приучил ее пить крепкий чай, заваренный по всем правилам. Неужели отказаться от этого удовольствия или напиться черного кофе? Может быть, у кого-нибудь занять? Сверху доносился шум. Значит, соседи дома.

Мария Ивановна подложила в «буржуйку» дров, надела ватник и вышла на лестницу. Захлопнув дверь, она поднялась этажом выше и постучала.

– Кто там? – послышался женский голос.

– Катя, это я, Мария Ивановна.

Дверь открылась.

– Пожалуйста.

– Мама дома?

– Дома, дома. Только что с работы приехали…

Женщины прошли в заднюю комнату, расположенную как раз над комнатой Марии Ивановны.

– A-а! Редкая гостья. Проходите. Мы как раз чай пить собрались.

– Здравствуйте, Анна Васильевна. Давно вас не видела. Я тоже вскипятила, да заварить нечем. Хочу у вас одолжить.

– Можно и одолжить. Только мы вас не отпустим. Садитесь, Мария Ивановна.

– У меня там печка топится.

– Ничего, Катя сбегает.

Мария Ивановна согласилась. С этой простой рабочей семьей она всегда дружила.

– Как живете, Анна Васильевна?

– Как живем?.. Маемся. Нашли бабам дело – домишки ломать. Пятый дом в этом месяце…

Анна Васильевна не успела кончить фразу. От страшного удара пол дрогнул, посыпалась штукатурка, со стола свалилась посуда. Женщины едва устояли на ногах. Катя успела удержать закачавшийся шкаф. Стоявшая на шкафу ваза с треском рухнула на пол.

От поднявшейся пыли сначала ничего не было видно.

– Мама, это снаряд, – сказала Катя.

– Слышу, не глухая. Слава богу, не к нам!

– В наш дом!

– Мария Ивановна, не к вам ли? Уж очень близко… Вот и живы! Смерть за нами ходит – ближе, чем рубашка к телу.

– Я схожу посмотрю.

– Стойте, Катя. Надо ждать второго еще где-нибудь поблизости, – сказала Мария Ивановна.

– А печка-то ваша… Как бы пожара не было.

– Да, да… – спохватилась Мария Ивановна.

Все женщины поспешили вниз.

* * *

Миша бежал ровным крупным шагом. Ему казалось, что мина должна взорваться в семь часов и, значит, он успеет. Мария Ивановна жила на Посадской улице. Завернув за угол около мечети, он прибавил ходу. «Где-то здесь поблизости. Надо спросить».