Дева для властелина - Надежда Черпинская

Если бы ему был нужен этот фурор…

Нужно ли богу признание его таланта, нужна ли слава, нужны ли фанаты, нужно ли поклонение людей? Наверное… Ведь раньше богам поклонялись, и им это нравилось.

Но Айдену, кажется, нет дела до тех, кто живёт там, наверху. Ему замечательно живётся в его тихой, уютной подземной крепости.

Эх, неправильный какой-то бог!

Но Кора прекрасно его понимала. Будь она богиней, тоже сбежала бы куда-нибудь подальше от фанатиков, ей точно не хотелось бы излишнего внимания к своей персоне.

Будь она богиней…

Она же и так богиня! Наполовину. Если верить Айдену.

Насчёт этой истории с олимпийцами, Кора ему верила безоговорочно. Но в голове до сих пор не укладывалось всё это.

Кора подошла к мольберту в углу, потянула наброшенный на него кусок шелковистой белой ткани и, ахнув, выпустила из пальцев гладкую материю.

С холста на неё смотрела… она сама. Ещё только набросок: штрихи, мазки, намёки. И всё-таки никаких сомнений. Лучше всего прорисовано лицо. И это её лицо, вот только…

Неужели у неё такие бездонные глаза, такая фарфоровая кожа, такие безупречные скулы?

Кора так погрузилась в созерцание, что вздрогнула, когда над ухом раздался голос.

– Нашла уже…

Она обернулась, встретилась с ним глазами,  покраснела, хотела сказать что-то, но выдавила только:

– Я… Ты…

– Ты же мне разрешила, – Айден напрягся, видимо, решив, что она рассердилась. – Хотел сделать сюрприз. Тебе не нравится? Или я всё-таки не так понял, и ты против?

Кора замотала головой, отвернулась обратно к портрету.

–  Нет, я… Это так прекрасно! Уже сейчас. Даже не представляю, что за чудо получится в итоге!

– В итоге получишься ты.

Кора слышала, что он улыбается, даже не глядя на него.

– Но… я просто думала, ты будешь с меня рисовать. Как тебе удаётся  так, по памяти, не глядя на оригинал?

– Мне не нужно на тебя смотреть, чтобы рисовать, – усмехнулся он, но уже через миг его голос так изменился, что Кору бросило в жар. – Я и так помню каждую твою чёрточку, Кора, каждый жест, даже узор из трёх родинок на правом запястье…

Она невольно опустила взгляд на свою руку. И в ту же секунду его теплые пальцы скользнули по коже, будто он желал убедиться в правдивости собственных слов. Сердце стучало так гулко, что, наверное, он слышал. Ведь он стоит за спиной, так близко, невероятно близко.

А ей так страшно, что колени подгибаются. Так страшно, ведь сейчас  Айден наверняка обнимет. Страшно, до ужаса...

Но так хочется, чтобы он это сделал.

«Вот же дура, дура ненормальная!»

– Ну что, лепёшки будешь стряпать? – вдруг беззаботно уточнил Айден, спасая Кору от грозящего ей нервного обморока. – Я всё принёс.

– А письмо? – она развернулась, мгновенно забыв обо всём остальном.

– Передал.

– Как мама? – тревожно спросила Кора.

Айден опустил глаза.

– Расплакалась. Но, кажется, это были слёзы облегчения.

Кора сочувственно вздохнула.

– Ты сам её видел?

– Да, мне повезло. Выловил её, так сказать, в общественном месте и сам подбросил записку. Не пришлось никого к этому подключать. Я ушёл, лишь убедившись, что она её прочитала. Кора…

Она подняла на него глаза, затянутые пеленой слёз.

– Я думаю, теперь твоей маме будет немного легче…

Его рука ласково пригладила её волосы. И Кора кивнула, соглашаясь.

Потом улыбнулась грустно.

– Пойду лепешки печь. Я ещё не завтракала – тебя ждала…

– А потом? Порисуем? – с надеждой спросил он.

– А потом порисуем, – согласилась Кора.

Айден

– Нет, нет, волны не надо вырисовывать… Подожди!

Кора, закусив от усердия нижнюю губу, замерла у почти чёрного квадрата холста.

– Но ты сказал, только облака расштриховывать, а море… Как тогда море?

Процесс так увлёк её, что они провели в мастерской уже несколько часов. Где-то после обеда Айден принёс с кухни остатки утренних лепёшек, и они съели их холодными, прямо здесь, у мольберта, обсуждая попутно нюансы картины. То, что лепёшки остыли, их вовсе не портило.

Кора действительно готовила бесподобно. Айден не назвал бы себя гурманом, но, кажется, в нём неожиданно начала просыпаться человеческая тяга к вкусной пище, грозящая перерасти в обжорство.

Зато такой сытной еды хватило надолго. Кора взялась за дело с присущим ей воодушевлением, так что из мастерской её теперь разве что на руках можно было унести.

Кора сразу заявила, что хочет нарисовать ночное море – уменьшенную копию картины в её спальне. Что ж, моря много не бывает…

Она слушала очень внимательно, схватывала всё налету, удивлялась многим нюансам. Например, когда он велел сначала загрунтовать весь холст чёрным, а потом высветлять на нём небо, берег, луну. Коре, как самоучке, такое и в голову не приходило. Привычнее было рисовать чёрным по белому.

Поначалу она всё-таки пыталась на этой тьме ещё что-то более тёмное вырисовывать, но Айден с улыбкой брал инициативу в свои руки.

– Нет, если ты скалу на чёрном нарисуешь чёрным, будет очень тяжеловесно, грубо. Не рисуй скалу – рисуй небо! Свет добавляй! И растушуй, чтобы краска не лежала пластом! Небо должно быть лёгким, прозрачным. Здесь свет у горизонта добавляем, а по контуру скалы ещё немного белил и бирюзы… И, видишь, что получается?

– Как будто горы  проступают на фоне неба… – изумлялась Кора. – Как здорово! И так ведь просто, а я бы даже не догадалась. Дай – теперь я!

С небом у неё всё получилось отлично, даже править не пришлось практически ничего.

А ведь сначала, вообще, плечами пожимала – не понимала, как рисовать то, что не видишь.

– Я дома обычно рисую цветы, – объясняла, – но там они перед глазами, просто смотри оттенки, свет и копируй на бумагу.

– Море у тебя тоже перед глазами, – улыбался Айден. – Ты просто их закрой!

– Что?

– Закрой! – Айден стоял рядом, смотрел, как она нерешительно опускает веки, как дрожат ресницы, от природы длинные, изогнутые. – И вспоминай! Хочешь мою картину, а лучше  – настоящее ночное море. Вспомни все эти тона, серебро, оттенки чёрного, как падает свет луны, как играют блики. Шум волн, запахи летней ночи, прикосновение бриза к коже, и как галька шелестит под ногами. Вспомни всё это! А теперь… открывай глаза и рисуй!

Она посмотрела на него так, словно он был великим волшебником, и взялась за широкую кисть.