Красный лик. Мемуары и публицистика - Всеволод Иванов

Кулуары же шумели. Они верили своим лидерам, как всегда, и, как всегда, не понимали их речей. Злобой дня была речь Кроля и негодование против неё.

Искусственно созданная «стихийность», таким образом, дала серьёзную трещину, и генуэзский вопрос обратился, собственно говоря, в сражение из-за Генуи, данное правыми левым.

Но политическое молодое вино продолжает жить в старых мозгах наших Биконсфильдов, и неистовый Павел Оленин со страстью испанки крушил выступление Чудакова, стоя на известной точке зрения:

— Может ли быть что доброе от Назарета? От национально-демократического союза-то?!

Его гарцевание, джигитовка, вольтижировка и рубка доставила нам несколько приятных минут, но толку от них было весьма мало.

Вопрос отложили… Время терпит… Не к спеху…

В Советской России весна — восстановление капиталистического строя идёт полным ходом. В самом деле — чего же больше, ежели даже «салонные оркестры» услаждают слух посетителей московских ресторанов — не столовок — до 2-х часов ночи!

Газеты пестреют объявлениями. Вовсю стараются торговать все эти Главбумы, Центросиликаты и пр. Даются не политические, а экономические свободы. Кто-то что-то производит, но на страницах казённых газет — а в социалистическом царстве, как известно, все газеты казённые — всё-таки реет страшный призрак голода.

На страницах газет этих ясно, что там, в глубине России, неблагополучно. Пусть поезд с Троцким «плавно подходит» к декорированному перрону. Пусть с достойным лучшей участи упорством повторяются слова: «Всё для социалистического отечества», молчание, которое идёт от народа, — страшное молчание.

И если, продолжая выдавать все эти капиталистические вольности дворянства, начатые капиталистической весной, большевики дойдут до того, что дадут и свободу печати, то страшный обвинительный вопль промчится по всей огромной России.

Или, может быть, в тех ресторанах состоятся теперь и банкеты?

И в вопле этом, который сольётся с зарубежной, всегда более слабой печатью, встанет новая революция, революция против большевиков.

Революция против страшного самодержавия нескольких лиц, доведших страну до отчаяния смерти.

Так было, так будет. Так говорит капиталистическая весна, новая эра свобод.

Нам неоднократно приходилось уже указывать на фетишизм в отношении некоторых общественных институтов, царящий в умах общества, в частности, в отношении печати. Вчерашнее заседание Народного собрания было лучшим доказательством господства этих суеверий в головах почтенного собрания.

Конечно, нам не переделать Кроля или Знаменского. Они упорны в своих верованиях до могилы, подобно тому как упорны староверские начётчики. «Они ничему не научились и ничего не забыли», эти господа.

Это они вопили при Керенском о свободе печати. Это они позволяли Ленину и Троцкому говорить в Народном доме о том, что они снимают шубу с буржуазии.

Мы не относили их исторических ошибок к их достоинствам, и мы не скорбим лицемерно о судьбе «Курьера», как и «Курьер» не скорбел бы о судьбе «Вечерней Газеты», несомненно бы закрытой, без всякого общественного воя, как только воцарились бы тут «курьеровцы».

Газетчикам ведом тот тонкий тон газет, который не поймёт никакой цензор, подобно тому как вы не сможете придраться к кривой и трусливо-презрительной улыбке.

Но все, кроме Кролей и «приват-доцентов» Знаменских, знают, что эта усмешка, поджимание губ действуют так же отлично, даже тоньше, нежели простые призывы — «долой». Такова позиция «Курьера», такова позиция «Голоса Родины», этой изумительно недостойной газеты по своей вертлявости.

Да, цензура этого не ловит. Да, и вот почему тут должен быть применён не явочный, а разрешительный порядок выпуска этих газет. Смешно с кафедры Народного собрания втирать очки, что закрыт «Курьер», когда выходит «Восточный Курьер»! Кого вы хотите обмануть этим, г-да Кроль и Знаменский!

Но вот непонятна позиция Оленина. Почтенный черносотенец, в июне месяце аргументирующий камнем в голову в пользу настоящего государственного строя, он теперь во власти хорошего тона королевского парламентаризма.

Мы скорбим о заблуждениях этого страстного человека и надеемся, что ещё он исправится и не будет вредить больше русскому делу.

Злой и язвительный епископ Дж. Свифт в своём «Путешествии Гулливера» рассказывает, что его герой однажды посетил страну, в которой разразилась страшная война — дрались тупоконечники и остроконечники.

Дело в том, что первые полагали, что яйца на обычный завтрак надо бить с тупого конца, другие же — с острого. Свои убеждения они защищали оружием, почему и возгорелась эта война.

По-русски такие споры называются спорами о выеденном яйце. И, в сущности, всё равно, как назвать споры наших нарсобщиков — по-русски ли, по-английски ли. Суть только в том, что, как выразился про Нарсоб один американец, — занимаются, главным образом, разговорами.

Разговоры — вещь приятная, но нужно обращать внимание на обстановку. Белоповстанческое движение — жертвенное по своей природе, помощь ему, всяческое содействие, как в отношении материальной стороны, так и живой силы, — вот что должно служить темой их.

Парламентская делегация, возвратившись с фронта, привезла неудовлетворительный доклад Болдырева, привезла яростные выпады Донченки, которые несколько охлаждены свидетельствами о. Иоанна Кудрина. Собрали чрезвычайную сессию и… ничего не сделали.

Когда же, наконец, кончатся разговоры, скрупулёзные ходатайства зубра Оленина о несчастном «Курьере», о «Голосе», с позволения сказать, «Родины» и прочих пустяках?!

Или забыли эти люди, что всё-таки одна мысль должна господствовать, одна мысль звать консулов к бдению, что в Москве сидит Красный Дьявол и что уберечь от него ядро, зерно, цитадель нации хотя бы на Востоке — вот почётная и трудная задача.

Отделите же главное от пустяков и объединитесь!

Россия лежит, простёртая, в пыли. Уничтожено всё, что можно только уничтожить. Нет ни промышленности, ни торговли, ни церкви, ни суда, ни государственности — ничего. От татарских нашествий Россия страдала меньше, нежели от этого нашествия социализма.

Только на окраинах борются, что-то организовывают, что-то отстаивают. Только на окраинах люди не мрут от голодухи, как мрут они в более хлебных центрах, только на окраинах теплится ещё кое-какая жизнь.