Пока пройдет гнев твой - Оса Ларссон

Карл-Оке поднялся со стула и взял с полки старый фотоальбом.

— Вот, взгляните, — предложил он, доставая из альбома газетную вырезку, судя по дате, пятилетней давности.

«Ограбление пенсионеров» — гласил заголовок.

В статье рассказывалось об убийстве в восемьдесят втором году девяностошестилетнего старика и его жены в их доме в поселке Боден. Ребекка пробежала глазами текст, в котором сообщалось, что женщину нашли задушенной, с привязанной к лицу подушкой. Ее избили, лишили жизни, и тело ее, как оказалось, было «осквернено» после смерти.

«Что они имели в виду?» — подумала Ребекка.

— Ей засунули во влагалище грязную бутылку, — пояснил Карл-Оке, как бы прочитав мысли гостьи. — Мужчина еще дышал, когда в семь утра в их дом пришла сиделка, чтобы сделать женщине укол инсулина. Но он был так жестоко избит, что скончался в больнице. Полиция, если верить этой статье, обходила дома окрестных жителей и расспрашивала, не видел ли кто чего. Однако, судя по всему, безрезультатно. Насколько удалось выяснить, у супругов в доме не хранилось ни больших денег, ни каких-либо других ценностей.

— Он был один из нас, я знал его, — продолжал Пантцаре. — И никакой это был не грабеж, я совершенно уверен. Вероятно, неонацисты, Национальный шведский фронт или какие-нибудь другие правые экстремисты разузнали, что он сражался на стороне Сопротивления. Конечно, полной уверенности у меня нет, слишком давняя история. Но молодежь выказывает привязанность старым идеям именно в такой форме. Они заставили старика смотреть, как умирает его жена. Зачем грабителям ее насиловать? Они хотели помучить его. Они до сих пор выслеживают нас и, когда находят…

Старик недоговорил, мотнув головой.

«Он боится, — поняла Ребекка. — Легче рисковать жизнью молодому и здоровому, чем старому и немощному, которому остается только одно — ждать».

— Тогда мы были вынуждены действовать, — продолжал Пантцаре, будто для самого себя. — Один за другим приходили немецкие корабли в порт Лулео. Многие из них нигде не регистрировались. Они забирали руду, а выгружали оружие, обмундирование и продовольствие. Официально считалось, что это всего лишь перевозка грузов. К черту! Я видел на тех кораблях подразделения СС, которые транспортировались в Норвегию или на Восточный фронт. Мы подумывали о диверсиях, но это означало бы воевать против собственной страны. Ведь эти грузы и корабли охранялись шведскими таможенниками, полицейскими и военными. Если бы мы находились в оккупации — тогда другое дело. Гораздо больше проблем создавало немцам Сопротивление в Норвегии и даже в Арктике, чем на территории официально «нейтральной» Швеции.

— А что ты все-таки мог бы рассказать о предприятии Крекула? — настаивал Сиввинг.

— Толком ничего не знаю, грузоперевозками занимались многие, — отвечал Карл-Оке. — Но я слышал, один из владельцев такого предприятия работал информатором у немцев. По крайней мере, один. И это нас пугало: слишком много сил и средств мы положили на «Кари».

— Что это? — поинтересовалась Ребекка.

— Норвежское движение Сопротивления. Имело разведывательную базу и на территории Швеции, неподалеку от Турнетреска. Его называли «Кари», а его радиостанцию — «Брюнхильдой». Она принимала информацию от десяти подчиненных станций в Северной Норвегии и пересылала ее в Лондон. Работала от паровой турбины, которая располагалась в яме, так, что ее можно было обнаружить не далее чем с расстояния пятнадцати метров.

— А другие базы были?

— Много, — кивнул старик. — Нас поддерживали английские и американские спецслужбы. Они содержали подразделения разведки, помогали устраивать диверсии, рекрутировать новых сотрудников, обучать их обращаться с оружием, взрывными устройствами…

— Это они помогли англичанам потопить «Тирпиц»[37], — подсказал Сиввинг.

— Нужно было обслуживать и радиостанции, и ветровую турбину, — продолжал Карл-Оке, — обеспечивать сотрудников одеждой и продовольствием. Каково нам было нанимать водителей, зная, что один из них работает на гитлеровцев! Однажды я направлялся в Пэльтса с новым шофером, парнем из Ронео. Мы везли пистолеты-пулеметы «карл-густав». Выбрали кратчайший путь через Кильписъ-ярви. Эта дорога контролировалась немцами, и они остановили нас на пропускном пункте. Вдруг мой шофер бегло заговорил по-немецки, да еще и в приказном тоне. Я думал, он меня выдаст, ведь я даже не подозревал, что он знает немецкий. Я был готов выскочить из машины и броситься наутек. Но немцы лишь посмеялись над нами и не стали задерживать после того, как мы дали им несколько пачек сигарет. Оказалось, мой спутник шутил с ними. Я потом отругал его. Он должен был сказать мне, что знает язык! Хотя в то время по-немецки говорили многие. Его все изучали в школе, как сейчас английский… Ну, стало быть, в тот раз все обошлось.

Карл-Оке замолчал. Что-то страдальческое мелькнуло в его глазах.

— А были случаи, когда не все проходило так гладко? — поинтересовалась Ребекка.

Карл-Оке снова взял фотоальбом и показал гостям снимок, сделанный, судя по его виду, в сороковые годы. На нем улыбающийся молодой человек с вьющимися светлыми волосами, одетый по-летнему, стоял в лесу, прислонившись к сосне. Одной рукой он обхватил свое плечо, другой держал трубку.

— Аксель Вибке, — назвал его Карл-Оке Пантцаре. — Он был с нами в Сопротивлении. — Тяжело вздохнул и продолжил: — Трое датских военнопленных бежали с немецкого грузового судна, бросившего якорь в порту Лулео, и попали к нам. У дяди Акселя была крытая соломой хижина неподалеку от Сэвеста, там он и поселил беглецов. Однако однажды хижина сгорела, и все трое погибли. Решили, что это был несчастный случай.

— А ты как считаешь? — спросил Сиввинг.

— А я считаю, что с ними расправились, — отвечал Карл-Оке. — Немцы узнали, где находятся датчане, и сожгли их. Мы так и не узнали, кто их выдал.

Карл-Оке сжал губы. Ребекка еще раз взглянула на фотографию в альбоме и пролистнула страницу. Она увидела снимок, на котором Аксель Вибке и Карл-Оке Пантцаре стояли по обе стороны от симпатичной женщины в цветастом платье. Она выглядела совсем молодой. Прядь волос падала на лицо, закрывая глаз.

— А вот вы вместе, — сказала Ребекка. — Кто эта девушка?

— Одна из подруг Акселя, — ответил Карл-Оке, даже не взглянув на снимок. — Он любил женщин, они приходили и уходили.

Ребекка вернулась к первой фотографии. Похоже, эту страницу в альбоме открывали часто: с краю остались следы пальцев и бумага была темнее, чем везде в альбоме. В кадр попала и тень фотографа.

«Щеголь, — подумала Ребекка, глядя на молодого человека. — Как он позирует! Лениво откинулся, прислонившись к сосне с трубкой в руке».

— А кто снимал? — спросила она Пантцаре.

— Я, — хрипло ответил тот.

Ребекка огляделась. Она обратила внимание на отсутствие в комнате детских фотографий. Свадебных снимков она тоже нигде не видела.