Поллианна. Юность Поллианны - Элинор Портер

— Да, я устала… И плохо спала. Ненавижу бессонницу! Так досадно, когда просыпаешься среди ночи.

— Я это знаю, — беспокойно ответила тётя Полли. — Я сама ни на мгновение не уснула после двух часов. А тут ещё эта крыша! Как же мы сможем её отремонтировать, если дождь ни на минуту не прекращается? Ты поднималась наверх, чтобы вылить из вёдер воду?

— О да, и ещё отнесла туда две штуки, появилась новая течь.

— Новая? Как же это?

Поллианна приоткрыла рот. Она почти произнесла: «Ну, ничего, отремонтируем всё за один раз», — но спохватилась и проговорила усталым голосом:

— Да, тётя, течь ужасная. Во всяком случае, крыша испорчена, и мне это надоело.

Стараясь смотреть в сторону, Поллианна повернулась и медленно побрела из комнаты. «Это так забавно и так трудно. Боюсь, что всё перепутаю», — шептала она про себя, торопливо сбегая в кухню.

Позади осталась тётя Полли, проводившая её недоуменным взглядом.

В этот день, до самых шести часов вечера, тётя Полли часто смотрела на Поллианну, и в глазах её было удивление. Сегодня племяннице невозможно было угодить. Огонь не разгорался, ветер дул, одна штора падала три раза, на крыше появилась третья течь. Пришло письмо, от которого Поллианна расплакалась, но, несмотря на бесчисленные вопросы, ничего не объяснила. Даже обед был испорчен, всё шло наперекосяк, и всё сопровождалось сердитыми, раздражёнными репликами.

Ко второй половине дня в глазах у тёти Полли недоумение и растерянность сменились подозрительностью. Если Поллианна и заметила это, то не подала виду и ворчала вовсю. Скоро подозрительность тёти Полли превратилась в уверенность, а недоумение с позором бежало. Любопытно, что на их месте возникло новое выражение, которое мы бы назвали внезапным озарением.

Наконец, после очередной скорбной жалобы, тётя Полли всплеснула руками.

— Твоя взяла! Твоя взяла, детка! — воскликнула она. — Сдаюсь! Можешь порадоваться, если тебе хочется, — закончила она с печальной улыбкой.

— Понимаете, тётя, вы сказали… — начала Поллианна.

— Да, да, но больше не скажу, — прервала её тётя Полли. — Боже мой, что это был за день! Я не хотела бы пройти через него опять, — потупившись, она покраснела, а потом продолжала с большим трудом: — Мало того, я… я хочу, чтобы ты знала, что… я сама не играла в игру… как следует. Но после этого я… попробую, постараюсь… Где мой платочек? — резко закончила она, уткнувшись лицом в складки платья.

Поллианна вскочила на ноги и быстро подбежала к ней.

— Ох, тётя Полли, я не хотела… это была просто… просто шутка, — задрожала она в отчаянии. — Я никогда не думала, что вы это так воспримете.

— Конечно, нет! — огрызнулась тётя Полли со всей неумолимой суровостью уязвлённой гордости, которая питает отвращение к слабостям и до смерти боится показать, что сердце её тронуто. — Неужели ты думаешь, что я совсем уж глупа? Да если бы ты пыталась преподать мне урок, то я бы… я бы… — но сильные молодые руки заключили её в объятия, и она не смогла закончить.

Не для одной Поллианны эта зима была очень трудной. В Бостоне Джимми Пендлтон, несмотря на свои напряжённые старания занять время и мысли, обнаружил, что ничто не затмит смеющихся голубых глаз, которые постоянно стояли перед его взором. Ничто не могло стереть из памяти знакомый, весёлый голос.

Джимми признался себе, что, если бы не миссис Кэрью, жизнь не имела бы для него никакого смысла. Но даже там, у неё, постоянно был Джеми, а это всегда напоминало о Поллианне…

Убеждённый, что Джеми и Поллианна любят друг друга, а он обязан отойти в сторону, предоставив калеке свободный путь, он запрещал себе возвращаться к этим мыслям. И Джеми, и миссис Кэрью получали от неё письма, и, когда они говорили о ней, он заставлял себя слушать, но при первой же возможности старался сменить тему разговора, а сам очень редко посылал короткие весточки. К счастью, он хотя бы оставил Белдингсвилль и опять учился в Бостоне. Быть так близко к Поллианне и так далеко от неё он больше не смог бы.

В Бостоне его неспокойный разум лихорадочно искал какого-нибудь занятия, и он в буквальном смысле ушёл с головой в планы миссис Кэрью. Любую свободную минуту он посвящал этой работе, чему миссис Кэрью была безмерно рада.

Так прошла зима, наступила весна — радостная, цветущая весна с нежными ветерками и ласковыми тёплыми ливнями. Бледно-зелёные бутоны превратились в благоуханные цветы. Вроде бы всё предвещало радость, хотя в сердце царила мрачная, холодная зима досады.

«Если бы они поскорее объявили о помолвке, — всё чаще и чаще повторял он про себя. — Если бы я хоть в чём-то мог быть уверен, мне было бы полегче».

И вот, в конце апреля его желание исполнилось наполовину — он в чём-то стал уверен.

Случилось это в субботу в десять часов утра, когда Мэри проводила его в музыкальную комнату обычными словами: «Я доложу миссис Кэрью, что вы здесь, сэр. Я думаю, она вас ожидает».

Войдя в музыкальную комнату, Джимми растерялся, увидев сидящего за пианино Джеми, который упирался локтями в подставку, опустив голову на руки. Пендлтон тихонько повернулся, чтобы удалиться, когда юноша, сидевший за пианино, внезапно поднял голову. Щёки его пылали, в глазах отражалась лихорадочная тоска.

— Что случилось? — пробормотал ошеломлённый Джимми.

— Случилось? — воскликнул Джеми, поднимая обе руки, в каждой из которой было по вскрытому письму. — Случилось! Что бы ты подумал, если б всю жизнь находился в тюрьме и вдруг увидел, что ворота широко распахнулись? Разве ты не предложил бы девушке, которую безумно любишь, стать твоей женой? Разве ты не подумал бы… Нет, послушай! По-твоему, я ненормальный? Нет, я нормальный, хотя, может быть, и помешался от радости! Я хочу тебе всё рассказать. Можно?

Пендлтон поднял голову, подсознательно готовясь к удару. Он немного побледнел, но твёрдым голосом ответил:

— Конечно, можно.

Однако Джеми не дожидался согласия.

— Да, для тебя это ничего не значит. У тебя есть ноги и свобода. У тебя есть свои мосты. Но я… для меня это всё. Я могу быть мужчиной и выполнять мужскую работу, хотя это не дамбы и не мосты. Я доказал теперь, что могу! Мой рассказ выиграл первый приз, три тысячи долларов! Во втором письме написано, что крупное издательство приняло мою первую книгу! И оба письма пришли сегодня, в это утро! Теперь тебе понятно, почему я так рад?

— Конечно, конечно! — воскликнул Джимми. — Поздравляю тебя от всей души!

— Спасибо. Представь только, что это для меня значит! Я стану независимым, как настоящий мужчина, ты представь, я ведь смогу принести миссис Кэрью радость и гордость за то, что когда-то она для меня, несчастного калеки, нашла место в своём доме и в своём сердце. Подумай только, что для меня значит сказать любимой девушке, что я люблю её.