Седьмой круг ада - Игорь Болгарин
Шрифт:
Интервал:
Еще выстрел, еще…
Кольцов очнулся от грохота и, не открывая глаз, прислушался. По коридорам стучали торопливые шаги, суетливо открывались запоры… Снова и снова грохотали взрывы, и каждый раз с потолка и со стен сыпалась цементная пыль. Казалось, какой-то великан бьет дубиной по основанию крепости. Камеру заполнила пыль так, что не стало видно зарешеченного окошечка. Потемнело. Новый удар. И тут же с еще большей суматошностью забегали по коридорам надзиратели. Забегали, зашумели, заругались, не зная, куда деваться.
…Красильников сосредоточенно наводил орудие, глаза его были в легком прищуре, на лице вновь выступили крупные капли пота.
– Огонь! Огонь! – сам себе командовал он, яростно подбадривал себя и своих помощников и раз за разом изо всей силы дергал шнур.
Над крепостью стоял плотный пороховой дым. Уже в двух местах обрушилась стена. В проломы выскакивали одуревшие от грохота и паники стражники, с колена стреляли в сторону бронепоезда и тут же ложились.
О броню бронепоезда глухо шмякались пули.
Но вот Красильников прекратил стрельбу. И все на бронепоезде стали до боли в глазах всматриваться в окутанный дымом пустырь перед крепостью, по которому с ржанием метались кони. Ждали долго, готовые в любую минуту прикрыть орудийным огнем бегущего от крепости Кольцова.
Но он не появлялся…
А между тем крепостная охрана бросилась к бронепоезду. Охранники словно плыли в клубах дыма, то ныряя в них, то на мгновение выплывая. Из города на рысях к крепости мчались всадники. Пора было уходить. В крепости случилось что-то непредвиденное. Может, Кольцову не удалось прорваться, или его срочно перевели куда-то в другое место. Стоять здесь и стрелять уже не было смысла. Никто в бронепоезде не решился вслух произнести то, о чем думал каждый из них. Они все еще упорно ждали чуда.
Всадники были уже совсем близко, когда Красильников развернул орудие и послал в их сторону фугасный.
– Трогай! – наконец крикнул он в переговорную трубку Мещерникову. – Трогай, Анисим!
Бронепоезд, все прибавляя скорость, двинулся, извергая грохот и пар, к далекому тупику. В полуверсте от него из вагонов посыпались на землю боевики, Красильников, Воробьев, Седов… Последним из паровоза выпрыгнул Анисим Мещерников. По откосу спустились вниз, к баркасу по имени «Мария», который их уже давно ждал. Молчали, не смотрели в глаза друг другу.
Торопливо уходили на перегруженном баркасе в море, в серую дымку. Они были еще совсем близко от берега, когда услышали глухой удар: бронепоезд зарылся в стопорную горку тупика, и еще долго там, на берегу, что-то лязгало и трещало. Затем рванули снаряды.
В это же время, подобрав якоря, английский крейсер «Калипсо» покидал Севастополь. И пока еще не скрылся из виду город, пассажиры теснились на палубе, знакомились, перебрасывались ничего не значащими фразами. Не только город, но и вся Россия уходила в дымку. Но вот оттуда, где смутно угадывались очертания крепости, донесся звук разрыва, потом еще один, и еще…
Покидавший родину по каким-то служебным делам полковник, состоящий при английской миссии, поглядел в бинокль на крепость, различил клубы дыма и пыли и, недоуменно пожав плечами, как знак вежливости протянул бинокль высокому англичанину с квадратной челюстью.
– Может быть, вы что-нибудь увидите. Ничего не понимаю.
– Я тем более ничего у вас не понимаю, – отказался от предложения Колен. – Даже когда смотрю с близкого расстояния. У вас каждый день происходит что-либо непредвиденное, поэтому я не хочу вникать в ваши дела.
И с маской безразличия на лице Колен отошел от вновь припавшего к окулярам полковника. Закурив сигару, постоял в сторонке, наслаждаясь одиночеством и чувством уверенности, которое давала ему нагретая солнцем родная броня. Теперь, задним числом, он понимал, что, стараясь быть над схваткой, беспристрастным летописцем чужой войны, он был тем не менее пристрастен. И понимал – почему. Потому что, еще направляясь сюда, не сомневался: белая сторона – жертвы и праведники, красная – палачи и великие грешники. И соответственно писал в своей газете, позабыв, что в пору великих потрясений нельзя спешить с окончательными выводами – лишь время сделает их.
За некоторые материалы ему теперь было даже стыдно перед читателями и собой. Вот и генерала Мамонтова не рассмотрел: писал – герой, а сами русские говорят все громче – бандит!..
И странное дело, сегодня появилось ощущение, что он способен понять Россию – надо только еще раз задуматься обо всем, что видел здесь. И если удастся, он напишет о Гражданской войне в России заново, по-другому – быть может, лучшие свои страницы.
Крейсер уходил все дальше и дальше в море. Дымка полностью закрыла крымские берега. Осталось только небо и море. И еще сварливые чайки. Они какое-то время сопровождали корабль своими печальными гортанными криками.
Чем ближе красные войска продвигались к Крыму, тем оживленнее становилась в Севастополе жизнь. Это была уже даже не жизнь, а какая-то лихорадка.
Еще недавно полупустынные, застывшие в немом оцепенении севастопольские улицы с каждым днем становились все оживленнее и цветистее. Если прежде на них преобладал казенный цвет – солдатского сукна, то сейчас они расцветились шубами, боа, палантинами, модными шапками и шляпками, пальмерстонами и котелками, шалями и платками. Беженцы, кто победнее, старались не показываться на глаза этой публике. Сторонились этой жизни и многие офицеры – их жалованья или отпускных хватало на два-три дня севастопольской жизни.
Открывались новые рестораны, кафе, пансионы. На пахнущих свежей типографской краской афишах крупно выделялись имена артистов, в недалеком прошлом выступавших исключительно на столичных подмостках. В дворянском собрании бойко работало казино. Манила к себе валютная биржа на Екатерининской. Особой популярностью пользовались американский доллар, английский фунт, турецкая лира, французский франк. Русские ассигнации котировались невысоко: за годы войны каких только рублей не повидали российские граждане – николаевских, керенских, колчаковских, деникинских!.. Выплескивала война в обиход и деньги-поденки. А у поденки, как известно, век короткий: щедро роились и бесследно исчезали петлюровские карбованцы, гроши украинского гетмана, несерьезные махновские ассигнации…
Дальновидные интересовались золотом и драгоценностями. По бросовым ценам из рук в руки переходили акции донбасских угольных компаний и кавказских нефтяных – охотников на этот товар становилось все меньше и меньше. Предлагались сомнительные патенты, партии ходовой обуви и москательных товаров. Все продавалось и все покупалось…
Перемены в городе нравились Красильникову: в беспечно-сутолочной толпе легко было затеряться, облавы и проверки документов на шумных центральных улицах стали крайне редкими.
С многолюдной Екатерининской Красильников спустился к порту, остановился у яркой вывески с изображением владыки морей Нептуна. Осторожно огляделся и по ступеням спустился в сумеречный подвал. За стойкой возвышался все тот же могучий, увальневатый, с похожими на две кувалды кулаками хозяин. Скользнув по Красильникову безразличным взглядом, он продолжал мыть кувшины и разливать в них вино.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!