Дневник. 1873–1882. Том 2 - Дмитрий Милютин

Вчера вечером приехал в Орианду великий князь Константин Николаевич; сегодня же прибыл из Константинополя генерал Обручев с полковником Шепелевым. Миссия их имела полный успех. Последние известия, сообщаемые князем Лобановым по возвращении его [и Намык-паши] из Ливадии, представляют отношения наши с Портой в самом розовом цвете. Депеши из Лондона и Вены также свидетельствуют о существующем там примирительном настроении. Гирс, которого я всегда называю оптимистом, торжествует.

21 мая. Понедельник. В субботу утром, придя к докладу, нашел я государя снова в беспокойстве по поводу здоровья великой княгини Марии Павловны: полученная телеграмма сильно встревожила их величества и заговорили опять об отъезде в Петербург, если не на другой же день, то в понедельник, то есть сегодня. Несмотря на то, после доклада я все-таки отправился, по своему обыкновению, в Симеиз, сделав, однако же, распоряжение, чтобы меня своевременно известили о часе отъезда. В ежеминутном ожидании такого извещения я провел весь вечер субботы среди своей семьи, на террасе дома, любуясь очаровательной картиной моря при свете полного месяца.

В воскресенье утром прискакал ожидаемый казак с письмом от генерала Салтыкова, но с успокоительным известием о состоянии больной великой княгини. Об отъезде в Петербург, как пишет Салтыков, опять перестали говорить. Однако же несколько позже посетившая нас соседка княгиня Мария Васильевна Воронцова привезла нам из Ливадии свежую новость: по-прежнему назначен на 24-е число отъезд государя в Берлин и вслед за ним уезжает императрица в Петербург.

Сегодня возвратился я в Ливадию ранее обыкновенного, чтобы поспеть к обедне по случаю дня именин великого князя Константина Николаевича. Вместе со мной приехала в Ливадию и жена моя, получившая ранее приглашение от государыни императрицы. В Ливадии нашли мы многочисленный съезд моряков русских и греческих, а также двух приезжих дипломатов наших: Ионина – министра резидента в Черногории и Хитрово – генерального консула в Македонии. Сведения, вчера сообщенные нам княгиней Воронцовой, подтвердились, но никто не может объяснить, что именно побуждает императрицу ускорить свой отъезд, если последние известия о больной успокоительны, тогда как для собственного ее здоровья возвращение в Петербург в теперешнее время весьма нежелательно.

К обеду царскому было много приглашенных; императрица не вышла; зато были королева Греческая, ее родители и братья и моряки греческие и русские. После обеда les habitués[53] были приглашены в гостиную императрицы. Ее величество очень любезно извинялась, что утром, озадаченная видом множества новых лиц, не была достаточно внимательна к моей жене. Чем ближе узнаешь императрицу, тем более ценишь ее внимательность и обходительность.

23 мая. Среда. Вчера телеграммы из Петербурга снова были в тревожном смысле; опять заговорили об отмене поездки в Берлин; однако же до вечера не было решения. Эта продолжительная неизвестность и колебания сделались для всех невыносимы, так что сегодня утром, когда государь потребовал к себе графа Адлерберга и меня и объявил нам об окончательном решении своем отказаться от поездки в Берлин и выехать 25-го числа утром вместе с императрицей в Петербург, даже и я почти обрадовался, несмотря на всё прежнее желание мое провести какую-нибудь недельку на отдыхе в Симеизе. Государь при нас отправил на телеграфную станцию телеграмму императору Вильгельму и немедленно же сделал все распоряжения к отъезду. Я воспользовался свободным днем, чтобы съездить еще раз в Симеиз проститься со всеми своими. К тому же сегодня годовщина нашей свадьбы. Бóльшую часть дня провел я в семье и возвратился в Ливадию уже к вечернему собранию. Грустно было покидать Симеиз в такое восхитительное время года, имея в виду через четыре дня погрузиться снова в безотрадный, омут петербургской [чиновничьей] жизни.

29 мая. Вторник. Петербург. Утром 25-го числа, в пятницу, покинули мы благословенный берег Крыма. Их величества с великой княгиней Александрой Иосифовной и великими князьями Сергеем Александровичем и Дмитрием Константиновичем с многочисленною свитой отплыли от Ялты на пароходе «Эреклик». До Севастополя сопровождали их королева Ольга Константиновна, отец и брат ее (великие князья Константин Николаевич и Константин Константинович).

Плавание и всё дальнейшее путешествие до Петербурга совершилось вполне благополучно и с обычными удобствами. Часть пути сопровождали государя временные генерал-губернаторы одесский – генерал-адъютант Тотлебен – и харьковский – граф Лорис-Меликов. Везде бросались в глаза принятые чрезмерные полицейские предосторожности; на платформах не было толпы, которая в прежние времена бросалась с одушевлением приветствовать царя; везде пусто, везде гробовое молчание.

Через Москву проехали ночью; все спали крепким сном. В понедельник, около шести часов вечера, императорский поезд остановился у Царскосельской станции. Наследник и цесаревна встретили государя еще в Гатчине. На платформе нашел я старшую дочь Елизавету, с которой и доехал до Петербурга.

В самый день приезда, 28 мая утром, совершена казнь Соловьева, покусившегося на жизнь государя 2 апреля. Он был повешен на Смоленском поле, в виду большой толпы народа [при совершенной тишине и покое].

Сегодня утром ездил я в Царское с докладом, представлялся особам императорской фамилии, присутствовал при обычном молебствии и, возвратившись к трем часам в Петербург, нашел у себя всех начальников главных управлений Военного министерства и многих других лиц. Само собою разумеется, что, кроме разговоров, я завален массою ожидавших моего возвращения бумаг и писем. Нужно несколько дней, чтобы сколько-нибудь разобраться.

31 мая. Четверг. Сегодня 25-летняя годовщина назначения государя шефом Прусского уланского полка. По этому случаю прислана от этого полка депутация. Государь принял ее утром, а потом в честь ее был дан в Царском Селе большой парадный обед. Поэтому и я должен был оставаться там весь день; возвратился только в 9 часу вечера. Вместе с тем праздновалась и золотая свадьба императора Вильгельма, взамен вчерашнего дня.

12 июня. Вторник. Давно не заглядывал в свой дневник; ничего не было заслуживающего упоминания. В политике спокойствие; исключение составляет только неслыханная циничная расправа трех или четырех держав с несчастным хедивом египетским Измаил-пашой. Из-за денежных интересов западных спекулянтов Англия и Франция решили свергнуть с престола вассала Порты! А Германия, желая везде играть первенствующую роль, прихлопнула приговоренного к низвержению. Хедив пока еще противится, но, по всем вероятиям, уступит свое место новому ставленнику Европы.

Дела греческие и по разграничению Черногории не подвинулись ни на шаг. В Восточной Румелии созданной нами милиции угрожает распад благодаря [неспособности и просто] непригодности Виталиса к роли начальника военных сил. Князь Болгарский уже объехал всю Европу и собирался прибыть в Константинополь; но, к общему удивлению, султан отклонил его посещение из опасения каких-нибудь народных манифестаций в столице. Князь Александр, думаю, не будет плакать и проедет incognito мимо Царьграда.