Мой милый враг - Конни Брокуэй

— Я согласна с мисс Мейкпис. Мы сами или горничные в состоянии выполнить любую работу в доме, какая только потребуется. У меня есть сильное подозрение, что Эйвери Торн этим поступком хочет показать мне, насколько лучше он подходит на роль хозяина Милл-Хауса, чем я. Что ж, — глаза Лили превратились в щелочки, — пусть себе делает что хочет.

Лили бросила взгляд на часы. Было уже довольно поздно. Вероятно, сегодня ей удастся избежать встречи с Эйвери

Торном. Она гордо выпрямилась. Нет, лучше уж покончить с этим поскорее. В конце концов, это был всего лишь поцелуй. Правда, он надолго лишил ее присутствия духа, и она провела слишком много часов, воскрешая в памяти прикосновение его губ, тугие мускулы, напрягшиеся под ее ладонями, его жаркое дыхание и… Она откашлялась.

— Можно было бы надеяться, что человек, считающий себя джентльменом, не станет утруждать прислугу, опаздывая к завтраку.

— Вы хотите знать, где сейчас мистер Торн? — спросила Полли.

— Нет, — ответила Лили. — Я просто высказала вслух свое замечание. Могу вас заверить, что отсутствие мистера Торна меня нисколько не заботит — если не считать того, что он доставляет лишние хлопоты моим горничным.

— Он никому не доставляет хлопот, потому что его нет дома! — певучим голоском вставила Мери. — Он уехал.

Лили показалось, будто она подступила к самому краю разверзшейся под ногами пропасти. Неужели ее поступок вызвал в нем такое отвращение, что он был уже не в силах оставаться с ней под одной крышей?

— Ты хочешь сказать — навсегда? — хрипло прошептала она.

— Нет, — ответила Мери, забрав тарелку Бернарда и направившись к Эвелин. — Он просто уехал на несколько дней в Лондон, чтобы наведаться к портному. Бог свидетель, ему нужны новые костюмы. Мы с Терезой уже устали распускать швы на тех, которые он с собой привез.

Наведаться к портному. Ах да. Она совсем об этом забыла. Лили с трудом удалось выровнять дыхание, однако невозможно было скрыть от самой себя облегчение, волной нахлынувшее на нее, и радость от сознания того, что она видела его не в последний раз.

Боже правый! Ей придется как-то с этим бороться. Ведь он собирался отнять у нее Милл-Хаус — тот самый Милл-Хаус, ради которого она прилагала столько усилий и трудов и который один мог служить порукой ее будущего, ее безопасности… ее независимости.

— Ты что-то вдруг погрустнела, моя дорогая, — обратилась к ней Франциска.

— Вы позволите мне вас покинуть? — спросил Бернард.

— Да, как тебе будет угодно, — ответила Эвелин.

Бернард вышел из-за стола, чуть было не столкнувшись на пороге с Терезой. Здесь ему пришлось остановиться, так как огромный живот горничной заполнял собой почти весь дверной проем.

— О, мисс! — простонала та жалобно. — Произошло нечто ужасное. Я о той китайской вазе, что стояла в гостиной. Так вот, ее кто-то разбил! Она разлетелась на множество мелких кусочков. Клянусь, я не делала этого, мисс!

— И я тоже! — тем же хныкающим тоном подхватила Мери.

— Довольно! — отрезала Лили. — Меня не волнует, кто разбил вазу. Все равно это не имеет ни малейшего значения.

— О, Лили! — На светлых глазах Эвелин выступили слезы. — Эта севрская ваза стоит не одну сотню фунтов. У служащих банка есть полный список всех ценностей, находящихся в Милл-Хаусе, и они наверняка потребуют найти ей равноценную замену, прежде чем начнут подсчитывать доходы и убытки за время твоего правления. Откуда ты возьмешь деньги, чтобы возместить стоимость вазы?

Лили спокойно поднялась с места. Сейчас ей прежде всего следовало проследить за тем, чтобы из гостиной убрали осколки, и разобраться, кто же все-таки разбил вазу.

— Это не настоящая севрская ваза, — пояснила она пятерым присутствующим. — Несколько лет назад, когда Бернард впервые приехал в Милл-Хаус, я попросила местного ремесленника сделать для меня точную копию. Настоящая ваза уже давно убрана в кладовую, где она находится и сейчас. — Окинув взглядом их ошеломленные лица, она добавила:

— Учитывая то, что Бернард с ранних лет обладал склонностью бить хрупкие предметы — привычка, от которой он, к счастью, с возрастом избавился, — любое другое решение с моей стороны было бы неразумным. При всех моих недостатках меня никак нельзя упрекнуть в отсутствии разума.

Кроме тех случаев, когда в деле замешан Эйвери Торн, поддразнил ее внутренний голос.

Овцы смердят. Конечно, не так, как, к примеру, ленивцы, подумал про себя Эйвери, но очень близко к тому. А мокрые овцы, так же как и мокрые ленивцы, смердят еще сильнее.

Холодные купания не помогли ему, перестановка мебели в доме ни к чему не привела, и даже поездка в Лондон, где он провел целых два вечера в обществе людей, которые, судя по всему, были чрезвычайно рады его видеть — особенно женщины, среди которых выделялась своим рвением некая виконтесса Чайлдз, — оказалась бесполезной. Но если он и дальше будет продолжать в том же духе, работая до полного изнеможения, то, быть может, ему и удастся выбросить наконец из головы Лили Бид.

Он схватил огромную овцу за середину туловища и силой стащил ее с каменистого берега у самого края мельничной запруды на глубину. Та отчаянно брыкалась, взбаламучивая воду и поднимая на поверхность водоросли и всякий мусор. Другой работник рядом с ним выпустил свою пленницу из рук и подтолкнул к противоположному берегу, где ее ждала награда в виде небольшого огороженного пастбища.

Драммонд стоял на боевом посту, придирчиво осматривая каждую из промокших насквозь овец, едва та появлялась из воды. Время от времени, перемежая брань короткими кудахтающими смешками, он снова толкал то одну, то другую несчастную жертву обратно в пруд.

— Эй, Хэм! — крикнул управляющий. — Эта овца грязнее, чем дыра в бочке твоего деда! Хоб, тебе было приказано вымыть овцу, а не утопить ее! А вы, мистер Торн… — В его голосе появились насмешливо-подобострастные нотки. — Прошу прощения, сэр, но не смогли бы вы быстрее шевелить своим высокородным задом? Нам нужно успеть вымыть пятьсот овец зараз!

Эйвери отпустил одну овцу и схватил другую, которая с перепуганным видом соскользнула вниз по крутому склону. Он увлек животное за собой в воду, погрузив руки в мягкую шерсть.

Охра. Он был весь перепачкан этой дрянью, она покрывала его руки, грудь и даже лицо. Его брюки были изорваны в клочья острыми копытами, рубашка, которую он аккуратно повесил на сук, попалась на глаза ягненку и тут же оказалась обмусоленной, а его ботинки — прекрасные ботинки ручной работы из марокканской кожи, путешествовавшие вместе с ним из одного полушария в другое — явно не выдерживали пятичасового пребывания в загрязненной охрой воде.

Овца упиралась, однако Эйвери упрямо сражался с ней. Его тело ныло от напряжения, мускулы горели от непривычных нагрузок, голова кружилась от усталости, и каждый вечер, когда он возвращался обедать к себе в комнату, мышцы его сводили судороги. И вместе с тем — о, дьявольщина! — как только он, изнуренный, валился на постель, перед глазами его снова вставал ее образ, темные блестящие волосы струились у него между пальцами, а нежные губы терзали его чувственными воспоминаниями.