Антология Сатиры и Юмора России XX века. Том 51. Марк Розовский - Дорничев

надевают седло. Я удивился: что я, лошадь, что ли? А меня уже кто-то берет под уздцы, и я через секунду стою на старте.

— Витя! — кричу. — Ты где?.. Что со мной?.. Помоги-го-го-иг-го-го-иги-ги-ги-ги!

А на меня уже кто-то верхом садится. И шпоры в бока вонзает. Я хочу взбрыкнуть, сбросить с себя непрошеного седока, но не успеваю слова сказать,

слышу удар колокола и начинаю бежать. Поначалу не быстро. Как могу. Но все же стараюсь не отставать.

Справа от меня бежит… кто же?.. Слава богу, человек!.. Такой же, как я!.. Двуногий!.. Правда, и на нем кто-то сидит верхом и машет плеткой. Слева другой соперник. Тоже мужик, здоровый, как бык. И в спортивных трусах «Адидас». Наверное, мастер спорта!.. Хорошая у нас набралась компания.

Так прошли первый круг. А сколько их еще осталось?..

Мне подумалось, что надо распределить силы, но замедлять шаг не хотелось… Я почувствовал себя уверенней, когда мы пробегали мимо трибуны.

О ужас, о смех!.. На ней сидели одни лошади — людей никого! — и неистово били копытами, словно ладошками, желая, видимо, подбодрить нас. Зрителей-лошадей было много — тысячи три, и мне показалось, что каждая из них болеет за меня. Впоследствии понял — это было заблуждением.

Второй круг, представьте, я выиграл! Сосед справа отстал от меня на полкорпуса.

— Наддай!.. Над-дай! — вдруг услышал я лошадиное скандирование, когда снова шел ровной рысью мимо трибуны.

— Дурак!.. Говно! — неслось оттуда же. И совсем незаслуженное: — Козел!

Я не понимал, почему нас надо оскорблять, но обижаться не было времени, мы все наддали хорошо.

Теперь соперник слева выдвинулся вперед. Он не только догнал, но и перегнал нас. Косым глазом я увидел его злую ухмылку. Я стал явно уступать первенство. Нет, каков выскочка!.. Куда он так лезет!.. У меня масть, между прочим, я знаю: у моей бабушки дедушка — внук декабриста, старинный род все-таки… А этот, осел несчастный… Возомнил себя скакуном арабским и прет… Во как прет, чертяка, не догонишь!.. В ту же секунду я почувствовал обжигающий удар плетью. Еще раз… еще…

Я стал спотыкаться. Даже не от боли, а от обиды, что меня стегают… Никогда раньше, честное человеческое, я не испытывал такого унижения. Я выругался, и мне полегчало.

Однако всадник, сидевший на моей шее, продолжал неистово лупить меня. Я заметил: когда меня бьют, мое достоинство растет по мере унижения. Я тащился из последних сил, но при этом чуял в себе нечто грандиозное.

Третий круг мы закончили ровно, никто из нас не вырвался вперед. Четвертый, пятый и шестой круги также не выявили лидера. Тут я задался вопросом:

— А кто, собственно, на мне сидит?.. И по какому такому праву он еще хлещет меня?! И почему вообще я должен куда-то бежать?.. В конце концов, тупо совершать круги — не мое это дело!.. А впрочем, есть правило… То, что не умеешь, надо делать блестяще!.. В конце концов, привычка побеждать — не самая дурная привычка.

Как только начал размышлять, скорость резко упала. Я еле передвигал ноги, но именно так идут на рекорд. К своему удивлению, я увидел, что и мои соперники совершенно не тянут. Это прибавило мне вдохновения. Я поймал себя на мысли, что я не один такой, что все мы ползем к финишу уже почти на брюхе, и даже плетка никому не помогает. Ничто так не радует нас, как успех, не так ли?.. Но радость еще больше, если твой успех сочетается с провалами других. Ффу, в этой гонке я становлюсь жлобом, как все.

На седьмом круге соперник слева упал. Так тебе, «Адидас», так тебе!.. Трибуна встретила его падение страшным лошадиным хохотом и свистом. Мне показалось, что многие зрители просто пьяны. Другие курили огромные сигары, сидя в ложах, закинув одну заднюю ногу на другую. Дым шел от трибуны голубыми кудлатыми столбиками, и мне это было противно — я вообще не люблю курящих, но курящих, дымящих и при этом еще и ржущих жеребцов, которые устроились в этой жизни гораздо лучше меня, я не выношу особенно.

Восьмой этап выиграл мой единственный соперник, хотя я приложил максимум усилий, чтоб не опозориться.

— Дави!.. Дави его!.. Е-го-го!.. Е-го-го!.. Е-го-го!.. — слышалось с трибуны. Впрочем, может быть, это же относилось ко мне.

Мы пошли на последний, девятый, круг. Ибо ударил колокол, предупреждавший о близком конце. Я понял, что у меня нет шансов. Никаких.

И тут соперник справа допустил сбой. Он переместился на мою дорожку и стал теснить меня. Я не дал ему превосходства и не уступил. Тогда, пытаясь обогнать меня на вираже, он подставил мне ногу. Это было, во-первых, неспортивно, во-вторых, подло, в-третьих, и подло, и неспортивно. Я чуть не шлепнулся, но удержался в беге. Глаза мои чуть не вылетели из орбит, с такой силой я наподдал сопернику под зад. То есть под круп.

Внезапно я увидел перед собой линию финиша.

Рванулся вперед и…

И откинул копыта.

— Вставай, вставай! — друг Витя дышал мне в лицо. — Ты выиграл… нет, мы выиграли гонку!.. Никто не верил, что ты сможешь… Ты ведь не профессионал и не был заявлен… Но я, зная тебя лучше всех, сделал ставку на тебя… Это большая победа!..

Витя считал деньги, большие деньги, очень, между прочим, большие деньги, и делился со мной.

Вокруг ликовала толпа. Люди прыгали от радости, обнимались, плясали под музыку, пили шампанское и поили им лошадей из ведер…

А я… я смотрел на все это безумие и думал об одном: нет, никогда, слышите, никогда в жизни я больше не пойду на ипподром.

Охота на Рабиновичей

Надысь позвонил приятель мой, Федька Косой, и сказал:

— Поехали с нами на охоту в субботу?..

— А на кого охотиться будем?

— На Рабиновичей.

Честно говоря, я не охотник. У меня и ружья-то своего нету.

— Это ничего, — сказал Федька. — Выдадим. У нас этого добра навалом.

— Договорились тогда.

— Только бутылку с собой возьми, — сказал

Федька. — А лучше две..

— Я три возьму, — пообещал я.

— Тогда бери четыре — не ошибешься, — произнес Федька. — У нас народ вообще-то непьющий, но стрелять на трезвую голову — никакого удовольствия. Тем более по Рабиновичам. — И повесил трубку.

Утром в субботу пришлось встать в четыре утра, в пять мы встретились всей компанией на вокзале, а ровно в семь сорок охота началась.

— Где мы? — спросил я, оглядывая живописную природу средней полосы России.

— Это деревня Жидки, — объяснил Федька, — заповедная зона.

— Красиво тут.

— Рабиновичи в плохих