Санкт-Петербург и русский двор, 1703–1761 - Пол Кинан

В час дня 250 приглашенных гостей вместе с духовными, военными и гражданскими сановниками уселись обедать за специально накрытыми столами в Зимнем дворце, причем, как отмечалось в «Санктпетербургских ведомостях», они были по этому случаю сервированы дорогим столовым серебром и фарфором. Капитан А.И. Лопухин и капитан-лейтенант С.Г. Мячков из Преображенского полка отвечали за порядок в застолье. Они провозглашали обычные тосты за императрицу и ее будущее царствование, а пушки сопровождали залпами каждое «здравие». Тем временем за пределами дворца по традиции разворачивалось еще одно публичное действо, характерное для государственных праздников: народ угощали вином и пивом. Младшим офицерам и солдатам выдали вина, чтобы они тоже выпили за здоровье императрицы и снова прокричали «Виват!» вместе с более привычным «Ура!». В 5 часов вечера во дворце начался бал, продолжавшийся до полуночи. По условному сигналу Театр фейерверков рядом с Васильевским островом, Петропавловская крепость, Кадетский корпус и многие дворцы города зажгли приготовленную заранее иллюминацию, усиленную светом плошек на крышах обывательских домов, так что весь город был в тот вечер иллюминирован. Сверх того, в 10 часов вечера начался фейерверк на Царицыном Лугу, главным украшением которого стала центральная композиция с вензелем Елизаветы, с императорской короной, с эмблемами трех рыцарских орденов и аллегорическими фигурами, изображающими Мудрость и Отвагу. Наконец, в отчете упомянуто, что в городе повсеместно проходили народные празднования в честь этого события565.

Празднества продолжались до конца апреля и отчасти захватили май, хотя освещались они уже далеко не столь подробно, как центральные события коронации. И Ласси, и Головин устраивали банкеты и балы в своих петербургских резиденциях, а затем, в течение двух недель после коронации, последовали такие же приемы у других вельмож. На этих банкетах присутствовали все члены генералитета и другие знатные персоны, там провозглашались обычные тосты под звуки барабанов, труб и многочисленных пушечных залпов, после чего следовали бал или подобное развлечение до полуночи566. Нет никаких указаний на то, почему эти представители элиты не поехали в Москву для участия в главной церемонии и дальнейших празднованиях, но ясно, что практические нужды управления были достаточной причиной для того, чтобы столицу покинули не все высокопоставленные чиновники. Все видные фигуры, упомянутые в газетных отчетах, особенно руководившие организацией праздничных церемоний, принадлежали к высшему командованию сухопутных и военно-морских сил. Россия тогда все еще воевала со Швецией, так что им, вместе с многочисленными войсками, важнее было находиться в Петербурге ради защиты города, чем присутствовать при дворе.

Большие публичные торжества в Петербурге воспроизводили многое из того, что происходило в это время в Москве, – пушечные и ружейные салюты, искусные фейерверки, традиционную раздачу еды и напитков народу. При этом было важно, что даже в отсутствие императрицы в Петербурге проводились большие публичные празднования в честь ее коронации. Это позволяло элите, не присутствовавшей в Москве, участвовать в мероприятиях, традиционно демонстрировавших лояльность новой государыне. Сообщения в «Санктпетербургских ведомостях», наряду с описаниями церемоний в Кремле, не только позволяли читателям сопереживать этим событиям, но и формировали идеальный образ происходящего. В этом смысле газета играла ту же роль, что и тексты подписей к гравюрам в коронационных альбомах Анны Ивановны и Елизаветы, которые поясняли их символику и внушали читателю должные чувства567. «Санктпетербургские ведомости», являясь официальным органом, не обладали той свободой, что заметна в редакционных статьях других европейских газет. Двор немедленно реагировал на всякую неточность, особенно в именовании чинов и титулов568. В результате в 1744 г. была учреждена «экспедиция» «Санктпетербургских ведомостей» для контроля над выпуском газеты569. Описания жизни императорской семьи требовали особого внимания, так что в 1751 г. Елизавета приказала представлять ей такие материалы на одобрение перед публикацией570. Освещение придворных событий в газете должно было демонстрировать величие государыни и ее двора, так что ее озабоченность вполне понятна.

Хотя «Санктпетербургские ведомости» имели сравнительно широкую аудиторию, она все же была не слишком велика. До 1750-х гг., когда, кроме этой газеты, появились «Московские ведомости», печатавшиеся в Москве, она оставалась единственной газетой на русском языке. Для сравнения только в Лондоне тогда выходила дюжина разных газет, а на обширных территориях Священной Римской империи издавалось около ста наименований периодики. Некоторые из этих газет были недолговечными, но те, что пользовались успехом, заметно превосходили по тиражам «Санктпетербургские ведомости» – так, в 1730 г. у газеты «Hamburg Correspondent» было 1600 подписчиков571. Быстрое распространение печатных средств массовой информации в других странах Европы в рассматриваемый период объяснялось привычкой и интересом публики к периодической печати, которая пока еще нетвердо привилась в России572. Значение «Санктпетербургских ведомостей» состояло в том, что они регулярно снабжали читателей из среды городского населения информацией о придворных церемониях, печатали официальные объявления и зарубежные новости. Но из-за малых тиражей газеты, ее сосредоточенности на столичных новостях, а также по причине сравнительно низкого уровня грамотности в России, ее охват читательской аудитории был ограничен.

Рассматриваемый период был важен как эпоха, когда сменявшие друг друга правители и их советники осознанно стремились преобразовать русский двор как институт. Влияние тогдашней европейской практики выразилось в учреждении новых придворных должностей и в первых попытках официально закрепить в виде регламентов обязанности и сферы ответственности придворных чинов. Этому европеизирующемуся двору потребовалось время, чтобы утвердиться в своем новом качестве, – новые чины и их названия не всегда и не сразу порождали новое отношение общества к ним. Но в 1750-е гг. стало ясно, что двор в Санкт-Петербурге имеет больше общего с другими европейскими дворами того времени, чем со своим старомосковским предшественником, как физически, так и идеологически. Эволюция двора проявлялась также в календаре официальных праздников: вошедшие в него мероприятия представляли собой сложную смесь влияния традиций, религии и воли правителя, что было характерно и для других дворов. Проведение этих мероприятий в Петербурге играло решающую роль в установлении связей русского двора с городом. Теперь он стал сценой для многих важных династических событий, что ранее было прерогативой Москвы. Кроме того, для проведения этих церемоний использовались пространства и архитектурные доминанты Петербурга, особенно его проспекты, притягивавшие внимание публики. Замысел этих мероприятий состоял в создании сложного зрелища для многоуровневой аудитории. Участие гостей в церемониях и их привилегированный доступ ко двору были элементом открытой, но регламентированной придворной среды. Для населения Санкт-Петербурга зрелище больших праздников, с их крупномасштабными процессиями и иллюминациями, являлось наглядным утверждением о присутствии двора в самом сердце города. На международном уровне другие дворы того времени – опираясь на донесения своих дипломатов в России или на информацию из роскошных памятных изданий, которые им присылали в ответ на такие же подарки, – получали информацию о том, что российский двор претендует на принадлежность к европейскому мейнстриму.