Александр III и его время - Евгений Толмачев

«На улицах и дворах домов, — говорят наши врачи-очевидцы, — где помещались больные и раненые, было страшное зловоние… Дворы, лестницы и сени были покрыты массой извержений, по преимуществу дизентерийных… В отдельных комнатах смрад достигал невозможной степени, и глазам представлялась картина, способная потрясти даже самые твёрдые нервы; на полу, большей частью голом, а в некоторых домах на соломенных, до невероятия загрязнённых матрацах сплошь лежали живые люди, а между ними — трупы. Да и эти живые по степени истощения мало отличались от трупов. Умершие же были в состоянии сильной гнилости…» (см. 55, с. 279).

До половины ноября отряд цесаревича не выходил из оборонительного положения, оказывая упорное сопротивление всяким попыткам продвижения турок. 14 ноября главнокомандующий восточной турецкой армией Сулейман-паша атаковал части Рущукского отряда (12-й корпус), доведённого до 70 тыс. человек. У Трестеника и Мечки произошёл решительный бой, в котором победа досталась войскам цесаревича.

Новая попытка Сулеймана атаковать наш отряд со стороны Рущука была локализована в самом начале 26-й пехотной дивизией генерала Малахова, нанёсшей туркам крупное поражение в бою у Златарицы 24 ноября 1877 г. Решительный удар Александр Александрович готовил главными силами отряда по левому флангу турецких войск у Челнова и Двух Могил, однако турки 30 ноября сами перешли в наступление у Мечки, в результате чего были отброшены с большими потерями.

Падение Плевны 28 ноября (10 декабря) и события на главном театре военных действий позволяли Рущукскому отряду покинуть оборонительную линию. С 25 декабря 1877 г. начался завершающий 3-й этап войны. Было решено распределить всю Дунайскую армию на три группы: западный отряд под начальством наследника Александра Александровича, средний — ген. Радецкого и восточный — ген. Тотлебена. В связи с таким перемещением цесаревич телеграфировал государю, что просит себе в начальники штаба ген. Обручева. Выбор этот был одобрен Александром II. Однако вскоре выяснилось, что выбор Обручева не был одобрен главнокомандующим великим князем Николаем Николаевичем. (187, т. 2, с. 257). Сущность этих разногласий цесаревич излагает в письме к жене, написанном в с. Брестовец 28 декабря. «Папа тебе наверное говорил, что я просил его по телеграфу назначить ко мне начальником штаба генер. Обручева, — пишет цесаревич, — в случае, если мне придётся принять войска Западного отряда под моё начальство. Я остановился на Обручеве как на человеке весьма умном, энергичном и занимавшимся много вопросом о Турции. Главное, почему я в особенности настаиваю на его назначении, это потому, что я не имею ни малейшего доверия к Д. Низи и его штабу и их распоряжениям, а принять начальство над Западным отрядом, имея генер. Гурко начальником штаба, как хочет, чтоб я сделал, Д. Низи, я решительно не хочу, потому что Гурко будет фантазировать и делать то, что желает Д. Низи, а не то, что я хочу. Генер. Обручев — весьма самостоятельная личность, и поэтому главнокомандующий и слышать не хочет об его назначении; кроме того, Д. Низи хорошо знает моё мнение о всей компании и его распоряжениях и боится, что я с Обручевым вдвоём будем ему помехой. Он уже мне несколько раз телеграфировал шифром, что ни за что не хочет, чтобы я брал Обручева и что никогда не согласится иметь Обручева здесь, в армии. Я ему телеграфировал, что без этого условия я принять начальство Западным отрядом не могу. Папа я телеграфировал то же самое, хотя от него я получил сейчас же разрешение на назначение Обручева.

Теперь я жду ответа от Папа, чтобы знать, согласился ли он окончательно, несмотря на то, что Д. Низи этого не желает, и ему телеграфировал с своей стороны. Итак, теперь у нас с Д. Низи своего рода баталья, посмотрим, чья возьмёт! Всё зависит от решения Папа. Я твёрдо решился, если Папа согласится с просьбой Д. Низи, проситься прочь из армии, потому что моё положение в отношении Д. Низи становится невозможным и я здесь не нужен. Я говорил об этом с Владимиром, и он совершенно со мною согласен. Принять начальство Западной армией в тех условиях, как того желает Д. Низи, я не могу; стало быть, что ж мне здесь делать? В Рущукский отряд уже назначен Тотлебен, так что я свободен. Если же, несмотря на всё это, Папа прикажет мне оставаться и принять начальство над Западным отрядом, имея Гурко начальником моего штаба, конечно, я подчинюсь и исполню долг свято, но не могу скрыть, что этим Папа принесёт в жертву своего сына!..» (10, оп. 1, д. 707, л. 246—247).

1 января 1878 г. последовал приказ о наступлении Рущукского (Восточного) отряда по линии Разград — Рущук — Осман-Базар. 3 января 1878 г. наследник пишет супруге: «Папа тебе, вероятно, передал его решение насчёт меня и Владимира. Я получил вчера вечером телеграмму Папа с приказанием мне и Владимиру оставаться на наших местах впредь до приказаний. Решительно непонятно, зачем один день нас требуют в Петербург, потом приказывают ехать догонять гвардию, потом опять оставаться, опять ехать — и так в продолжение месяца, мы получили четыре разных приказания, и ничего из этого не вышло. Замечательно, что ничего не могут решить окончательно и всё так идёт здесь. Папа пишет одно, Дядя Низи другое. Папа хочет так, Дядя хочет иначе, и опять ничего решённого нет. Ах, дай Бог, чтобы всё это кончилось наконец, пришло бы в нормальное положение… Общество сделалось ещё приятнее с приездом Тотлебена и кн. Имперетинского и вообще живётся всем хорошо, потому что все в ладу [друг] с другом и все порядочные люди и ведут себя отлично. С Тотлебеном я больше познакомился и сблизился, и замечательно здраво он судит о событиях; совершенно самостоятельно и прямой и честный человек, как я теперь вполне убедился. Кн. Имеретинский — умный способный офицер и весьма приятный собеседник; всегда в духе, интересуется всем и порядочный во всех отношениях человек. Я боюсь только одно, что Тотлебену и Имеретинскому всё-таки неприятно и неловко, потому что они оба приехали сюда заменить меня и Ванновского и, между тем, уже целый месяц прошёл, а я всё тут же».

Через день, 5 января, цесаревич сообщает: «Сегодня получили известие, что сербы взяли Ниш с большим количеством орудий, ружей, патронов и всякого запаса. Наши войска тоже подвигаются всё вперёд и идут безостановочно. У нас здесь тихо, ничего нового и скука страшная; да, невесело оставаться таким образом на месте и знать, что мой гвардейский корпус там, за Балканами. Странная, правда, судьба моя и Владимира: участвовать в войне и всё время не при своих частях, а казалось бы, чего же проще, как принять мне мой корпус, а Владимиру — свою дивизию. Здесь, Слава Богу, мы исполнили свою задачу, свой долг, до конца довели возложенное на нас дело, ну так и нечего больше делать. А теперь вот уже больше месяца, что все обещают вернуть нас обоих к гвардии, а вместо того только и есть, что обещания да нерешительность и неопределённость нашего положения, как это было всё время.

Если будет на днях заключено перемирие, то, конечно, нам не стоит ехать туда, но если будут продолжаться военные действия, то будет весьма трудно догнать и доехать до гвардии и легко можно опоздать» (там же, д. 708, № 62, л. 1—7). 6 января Александр Александрович информирует жену: «Погода сегодня ужасная, холодно, страшный ветер с вьюгой, отвратительно.

Дунай окончательно замёрз и уже пешком можно ходить, надеемся, что скоро можно будет перевозить и тяжести, а то очень трудно с продовольствием, потому что сколько уж дней почти подвоза не было и перевозили только маленькую часть на катерах и понтонах весьма медленно.