Дом свиданий - Леонид Абрамович Юзефович

— Больше ничего не скажу, пока этот болван, — указал Шитковский на Гайпеля, — тут сидит.

— Ступай, — велел Иван Дмитриевич, — в госпиталь, узнай, жив Петров или помер. И сразу мне доложишь.

— Но я бы хотел поприсутствовать…

— Ступай, ступай!

Проводив Гайпеля довольным взглядом, Шитковский сказал:

— Я у него на жалованье состою.

— У кого?

— Про кого ты спрашивал. У Нейгардта.

Иван Дмитриевич сокрушенно покачал головой:

— Ну-у, брат! Не ожидал я от тебя.

— Ваня, — улыбнулся Шитковский, — чему ты так-то удивляешься? У меня полицейское жалованье одно, а детишек дома — трое.

— Сколько бы ни было. Это ведь должностное преступление, судом пахнет.

— Перестань, — все так же спокойно отвечал Шитковский. — Дело житейское. Я одно жалованье у государя императора получаю, другое— у барона Нейгардта. Ты одно у государя, другое — у господина Павловецкого. Не так разве?

Иван Дмитриевич смутился. Как же Федька, зараза, проник в эту тайну? Павловецкий был редактор одной московской газеты. Раз в неделю, пользуясь к тому же бесплатной казенной почтой, Иван Дмитриевич пересылал ему подробный отчет о случившихся в Петербурге уголовных происшествиях, за что ежемесячно получал десять рублей. Существенное добавление к семейному бюджету. Это, разумеется, было против правил, и начальство ни о чем не подозревало.

Он стал оправдываться, что да, уставом запрещено, но устав давно устарел, во Франции, например, и вообще во всех цивилизованных странах полицейские сами в газетах пишут. Что тут за преступление?

— Не мельтеши, — перебил Шитковский. — Что ты мне-то объясняешь? Мы с тобой лучшие агенты, нам равных нет. Это все начальство наше, оно виновато. Скрывают от государя правду.

— Какую правду?

— Чего мы стоим по настоящей цене. Знал бы государь, он бы нам жалованье полковничье, рублей семьсот в год, — раз, казенный выезд — два. Что детишек в пажеский корпус, про то уж и не говорю.

— Я тебе серьезно, — опять начал было Иван Дмитриевич. — Мы с Павловецким друзья, он мне по дружбе десять рублей платит, и я ему по дружбе. Ничего худого я не делаю. Какая кому беда?

— Так и меня Нейгардт ни убивать, ни грабить не посылает. Все больше по мелочи. Вызнать что, припугнуть кого или, наоборот, подмазать.

За стеной, в соседней комнате, Гнеточкин ходил из угла в угол. Половицы скрипели не умолкая. Одним ухом Иван Дмитриевич слушал этот скрип, другим внимал рассказу Шитковского. Тот говорил, что у Нейгардта с покойным Куколевым были разные темные дела на морской таможне: Петров состоял с ними в комплоте, они ему платили, чтобы пошлину или не брал, или брал бы не по тарифу, но в последнее время тот много о себе возомнил, стал запрашивать по-министерски. Ну, Нейгардт и поручил ему, Шитковскому, привести Петрова к ранжиру. Проще говоря, маленько его постращать. Убийство Куколева было к тому лучшим поводом, благо Петров сам той ночью развлекался в «Аркадии».

— Хотел поначалу на него Гайпеля спустить, — рассказывал Шитковский. — Пусть, думаю, побрешет, а потом уж я сам пойду, с ружьем. Но помощничек твой чего-то засомневался, пришлось вместе. Остальное, поди, этот болван тебе доложил. Он только одного не знает: Петров уже мертв.

— А ты как знаешь?

— По дороге доктора встретил. Тот из госпиталя возвращался.

— Что ж раньше-то не сказал?

— Ничего, пускай побегает. Нашел тоже себе помощничка!

— Мне-то его начальство подсунуло, а ты сам завербовал.

— Да-а, на свою голову… Что, побредем помаленьку?

— Обожди, — сказал Иван Дмитриевич. — Значит, Петров мертв и перед смертью у него был кто-то, кого ты не разглядел.

— Клянусь, Ваня! Хоть железом жги.

— А не мог это быть сам Нейгардт?

— Не знаю. Человек он поганый, но убить… Нет, не думаю.

— Они с баронессой недавно только домой вернулись. Будто бы в театр ездили.

— Он говорил мне.

— А ты к нему пошел, чтобы рассказать про Петрова?

— Еще-то зачем? Он мне жалованье платит, я должен был его известить.

— И как барон к этому отнесся?

— Философически, — сказал Шитковский.

— Вот ты говоришь, твой Нейгардт убить не способен. Кто же тогда старшего Куколева отравить пытался?

— Сомневаюсь, что он. Хотя все может быть, если ему Панчулидзев прикажет.

— А князь может приказать?

— Он все может. Если ему кто на карман наступит, со свету сживет.

— Покойник-то не наступал?

— Вряд ли. Куда ему!

— И какие у Нейгардта с Панчулидзевым дела?

— Всякие. Князь как губернатор при казне состоит, ну и не зевает. Казна у нашего государя большая, и дел много. Но ты, Ваня, сюда не лезь, не рекомендую.

— И последнее, — сказал Иван Дмитриевич. — Если ты все про всех знаешь, сделай милость, объясни мне, чего наши так переполошились из-за этого Куколева. Вроде не по чину.

— Не из-за него, умник!

— А из-за кого?

Шитковский глазами показал, что нужно плотнее закрыть дверь, и когда это было исполнено, сообщил вполголоса:

— Вся закавыка в одной великой княгине. -

— Имя знаешь?

— Нет. Никто из наших не знает.

— Не врешь?

— Вот те крест!

— И при чем тут она?

— Понимаешь, — посерьезнел Шитковский, — у графа Шувалова есть один доверенный человечек, мой кум, и он по секрету шепнул мне, что у этой княгини с твоим Куколевым был полнокровный, так сказать, романчик-с.

— Не может быть! — усомнился Иван Дмитриевич.

— Почему? В наше время все бывает. Не знаю, где она его подцепила, чем он ее прельстил, но могу предположить, что за это его, голубчика, на тот свет и отправили.

— Кто?

— Вот вы с Гайпелем и разбирайтесь, коли вам жить надоело. А мы еще поживем, винца попьем.

— Странно. Почему тогда от меня требуют как можно скорее найти убийцу?

— А что бы ты на их месте от полиции требовал? Чтобы убийцу ни в коем случае не искать? Он, мол, доброе дело сделал, пусть себе гуляет. Так, что ли?

Иван Дмитриевич потрясенно молчал. Ай да Куколев! Кто бы мог подумать?

— Ты, конечно, делай что положено, расследуй, — на прощанье посоветовал Шитковский, — но не увлекайся. Гайпеля тоже укороти. Если ухватишься за какую-то ниточку, не разматывай, а рви сразу к чертовой матери. Не то, глядишь, и с тобой что-нибудь нехорошее приключится. А у тебя, Ваня, сынишка маленький, жена дура. Пропадут без тебя.