Путь слез - Дэвид Бейкер

– Она напугала птицу, и та из когтей выпустила целого кролика! Мы слышали, как что-то стукнулось о землю и потом нашли его.

Карл сиял.

– А потом Мария с двумя другими пошли к реке за водой и нашли несколько голов капусты, которые, должно быть, выпали с телеги! Господь благ, как ты и говорил.

Гертруда подошла к смятенному священнику и протянула пригоршню вареных капустных листьев.

– Попробуй! Кролик тоже почти готов.

Петер пошатнулся и отпрянул смутившись, не желая выдать ни малейшего намека на ту месть, которую он только что произвел. Он вернулся в тень, где его стошнило. А тем временем Вил с Томасом представили спутникам свою добычу. Хотя дети и поразились богатым сокровищем, добытым неправедным путем, Томас и Вил с досадой признали, что слава их успеха значительно померкла пред чудесными событиями в лагере. Однако крестоносцы с удовольствием сдобрили свое пиршество из жареного кролика и вареной капусты свежими фруктами и хлебом, и вскоре наелись досыта.

Спустя некоторое время, когда все было съедено, некоторые заметили, что Петер молчаливо и пристыженно сидит за пределами освещаемого пространства. Карл, как и все сбитый с толку поведением священника, подал знак всем собраться вокруг одинокого друга и окружить его заботой. После того, как несколько крестоносцев попытались по очереди ободрить его, священник заговорил:

– Мои дорогие, дорогие дети. Вы научили меня, старого дурака, верности, и мое сердце полно благодарности. Мой дух перестал было верить, и зло обуяло меня. Да смилуется надо мною Бог, и да простят ваши души столь скверного человека.

Соломон положил свою голову Петеру на колени и посмотрел на него своими печальными глазами. Петер погладил друга и на несколько минут задумался. Потом он поднял на детей слезящиеся, усталые глаза и вздохнул. Он наклонился к Соломону я тихо прошептал:

– «Сладок для человека хлеб, приобретенный неправдою; но после рот его наполнится дресвою».

Ведомый юными спутниками, Петер вернулся к костру и сев спиной прислонился к гладкому стволу дерева. Он закрыл глаза чтобы послушать, как оживленно щебечут дети, и вскоре их добродушные шалости умиротворили старика. Он умилился, как они не уставали утешать Отто и как все вдруг притихли, расплакавшись о маленьком павшем товарище. Но потом едкий голос Томаса, который рассказывал о своих ночных приключениях, перекрыл все остальные разговоры.

– А почему Петер оставил вас с Вилом одних в лесу? – спросил кто-то.

Сердце старика замерло в ожидании ехидного ответа Томаса.

– О, это самое интересное. Наш добрый, набожный священник хорошо повеселился этой ночью. После того, как мы обобрали город, он вернулся и поджег его!

Петер рыдал.

Фридрих вздрогнул и проснулся. Он сел, озираясь в предрассветной мгле. Его карие глаза стали круглыми от страха, и он тревожно посмотрел на очертания спящих товарищей.

– Проснись, Карл, – прошептал он, настойчиво дергая спящего мальчика за тунику. – Пробудись же, прошу тебя.

Карл слабо внимал отчаянным рывкам и мольбам беспокойного друга. Он потер глаза и поднялся, озадаченно уставившись на грязное лицо соратника, которое с трудом проглядывалось в темноте.

– Что с тобою сталось?

– Деревья снова со мной говорят.

Некоторое время Карл сидел беззвучно, обдумывая столь странное заявление, потом ответил, позевывая.

– Хорошо, Фридрих, несомненно. Расскажешь мне все это утром.

В Нет-нет, – взмолился Фридрих. – Послушай-ка меня. К нам близится беда, и мы должны разбудить остальных.

Он повысил голос, и Лукас с Фридой всполошились со сна.

– Прощу тебя, Карл, верь мне. Скажи им, что надо уходить!

Но теперь не было нужды будить остальных, ибо потревоженные крестоносцы стали сами собираться около беспокойного товарища. Встал и Петер, изможденный, с мутными глазами. Он, спотыкаясь, прошел в круг детей и безмолвно сел, чтобы выслушать страхи Фридриха.

– Когда я был маленьким, – сказал восьмилетний мальчик, – vati, отец мой, сказал мне, что деревья говорят друг с другом шелестя листьями на ветру. Он говорил, что не знает наверняка то ли это лесные духи, то ли сами деревья ведут разговор между собой. Он говорит, что листья – это их языки, и в каждую пору они разносят вести с севера на юг и с запада на восток, повинуясь направлению ветра.

Петер лишь поднял левую бровь, но Томас не преминул открыто высмеять юнца:

– Ты совсем обезумел, раз веришь подобной чепухе. Да еще и будить остальных своей сказкой! Ну да, ты либо безумец, либо просто глупец. Точно-точно! И папаша твой рехнулся, ежели верит в эту чушь.

– Послушайте меня! Неужто вы не видели, как тревожно ведут себя деревья, когда надвигается буря? И как они после успокаиваются.

Многие согласно закивали.

– Конечно, – поддакнул Петер. – Мы наблюдаем, как они весело трепещут в легком летнем ветерке, и как безмолвно роняют листья осенью.

Вил внимательно прислушивался. Он вспомнил, как старушка Эмма из Вейера плела подобные небылицы про деревья и все такое. Он решил вступиться:

– Видать Фридрих и впрямь верит, что деревья предупредили его об опасности, и будь они духами или деревьями, мы внемлем им, кто бы они ни были, поэтому мы выступаем – сейчас же!

Исполнительные крестоносцы придержали свои языки и наспех приготовили похлебку из замоченного овса и проса. И вскоре они уже торопливо уходили от пределов Дюнкельдорфа.

Небо просветлялось, но вопреки яснеющему свету воинов стал обуревать томительный ужас. Он подгонял их на пути, и дети с опаской оглядывались по сторонам дороги, словно их преследовали неведомые тени сумрачного леса. Быть может, на их воображение так подействовал увлеченный рассказ искреннего Фридриха, а может, это было следствие спешного завтрака, или же деревья, на самом деле предупреждали их о чем-то важном. Что бы там ни было, страх теперь разделялся всеми детьми, и строй, как по команде, принялся бежать, пока, выбившись из сил, они с облегчением не заметили, что на горизонте слева от них прорезался долгожданный край солнечного диска.

Петер ничуть не меньше остальных обрадовался свету нового дня. Прошедшей ночью ему снились собственные злодеяния в Дюнкельдорфе: воровство и поджег, жажда лишить жизни губителей Лотара, дикая ненависть. Но той же поздней ночью он смиренно исповедал слабость своей людской природы и поручил себя на милость Бога, Который не поддавался его уразумению. А этим днем Петер решил оставить прошлое далеко позади себя.

Когда солнце полностью показалось на свежем утреннем небе, священник взглянул на Карла, и в его голубых глазах зажегся слабый огонек.

– Мой славный мальчик, я не смог отгадать твоей загадки.