Как зовут четверку «Битлз»? - Джордже Кушнаренку

неясном свете сумерек. Реальные образы на излете фантазии.

Дебюсси, «Имаж», Дезире Энгельбрехт где-то в долине Милков, в Андрейашу[14]. Газ, рвущийся из-под земли, — живой огонь. Снег и ветер прибивают пламя. Но приходят новые люди и разводят свой костер. Прекрасные юноша и девушка, озаренные вспыхнувшим в них чувством. Так было суждено, чтобы известный профессор шагал здесь с котомкой зеленой фасоли. Еще одно свидетельство современного нонконформизма.

Кто же в пылу сражения восклицал: «Тхалатта! Тхалатта!»?

Кто родился? Кто умер? Театр, актеры?

Все зыбко. Одни лишь условности. Литература.

Реальность рассыпана. Остается по крупинкам собрать ее.

Перевод Н. Чукановой.

КРИСТИАН ТЕОДОРЕСКУ

Возможно, если бы в основу рассказов легли случаи, действительно имевшие место в жизни, это облегчило бы мою задачу, да и читателю, наверное, было бы интереснее. К тому же это позволило бы мне впоследствии дополнить их множеством важных подробностей, ведь когда у того, что описываешь, существует прототип, за рамками произведения остается множество деталей, которые из соображений художественности не могут быть включены в него. Детали эти оставляют в душе автора некий след, и он чувствует себя так, словно предпринял рискованное и полное приключений путешествие, которое оборвалось до срока.

Закончив работу над этой книгой, я считал, что мне удалось закрепить в ткани повествования свое понимание жизни, и всерьез опасался, что в дальнейшем писать мне будет уже не о чем. Насколько мне известно, некоторые авторы так и оставались пленниками первой своей книги, навеки приговорившей их к молчанию. Может быть, именно поэтому я долго не решался перечитывать эту книгу. Я вновь прочел ее только год спустя; мне показалось, что у меня в руках путеводитель прерванных дорог (существует ли на самом деле подобный путеводитель?), и было такое чувство, словно на карте жизни, еще недавно столь полной, осталось (или же появилось) бесчисленное множество белых пятен, о которых я не имел ни малейшего представления, но которые должен был изучить.

Перевод И. Павловской.

ДВЕНАДЦАТИЧАСОВОЙ ПОЕЗД

В ноябре по селу поползли слухи: будет амнистия.

А весной вернулись несколько мужчин; они стыдливо натягивали на уши береты или нахлобучивали шляпы по самые брови, стараясь спрятать свои бритые головы.

Эмилия специально ездила в Бухарест, к адвокату; он сказал, что на Паула эта амнистия не распространяется. Однако каждое утро по дороге в школу она подолгу стояла возле станции, всматриваясь в лица пассажиров, прибывших двенадцатичасовым поездом. Почему-то она надеялась, что если Паулу суждено вернуться, то приедет он именно этим поездом. За четыре года непрерывного ожидания эта надежда окрепла и превратилась в уверенность.

Во время весенних каникул она отпросилась с работы на два дня и поехала к нему — на свидание. Ночным поездом. Не желала она видеть средь бела дня эту колючую проволоку, насыпь из песка и вышки с часовыми.

В пустом купе стоял затхлый запах клеенки, протертой на скорую руку. Единственный попутчик — лицо его невозможно было разглядеть в тусклом синеватом мерцании ночника — битый час докучал ей, пытаясь завести разговор. Что-то в его вкрадчивых интонациях и нарочито плавных движениях насторожило Эмилию; она почувствовала, что спать нельзя — он тут же начнет распускать руки. Она застыла в напряжении, неотрывно глядя в окно, пока он не захрапел; так храпят старики — захлебываясь, точно в приступе удушья; в горле у него что-то страшно клокотало и свистело. Несколько минут Эмилия боролась с желанием зажать ему рот.

Она вышла из купе в коридор, опустила фрамугу и стала смотреть на желтеющие вдали огоньки деревень, разбросанных там и сям по степи. Достала из сумочки сигарету. Затягиваясь, Эмилия складывала губы трубочкой и легонько прикасалась к ним пальцами — как будто посылала кому-то воздушный поцелуй. Наконец поезд остановился на знакомом полустанке: низенький, выбеленный известкой домишко, узкая платформа, неверный свет фонарей. Она подошла к скамье — единственной на платформе. Из темноты, пахнущей машинным маслом, словно ночные мотыльки на свет, одна за другой выходили, осторожно ступая по шпалам, женщины — с сумками и свертками, как и она. Среди них выделялась высокая, статная крестьянка, с ног до головы в черном и в повязанном по-старушечьи домотканом платке.

На платформу поднялись и несколько мужчин; они смущенно озирались, делая вид, что случайно затесались в толпу женщин. Какой-то парень в выцветших джинсах и грязной болоньевой куртке ни с того ни с сего вдруг залихватски свистнул. Пронзительный свист разорвал тишину ночи; все обернулись. Парень втянул голову в плечи и съежился.

Женщины сбились вокруг той, в черном, и начали шушукаться — как все деревенские, они уже успели перезнакомиться.

Эмилия, забившись в угол скамьи, смотрела на них и курила. Сигарета впитала запах ее духов. Странно, прожив целых десять лет в деревне бок о бок с такими же, как эти, женщинами, она так и не сумела стать для них своей. Для них она была всего лишь учительницей французского в школе, где учились их дети. То-то и оно — из-за детей пропасть между ними только росла.

Пошептавшись еще немного, женщины тронулись в путь; высокая не старалась идти впереди всех, но ясно было, что она у них за старшую. Эмилия отбросила окурок и побрела вслед за всеми. У конца платформы она оглянулась — мужчины шли в ту же сторону.

* * *

Паул явно брился второпях. Порез на щеке был залеплен кусочком газеты; сквозь бумагу проступила капелька крови.

Увидев Эмилию, он машинально, по привычке смахнул с рукава невидимую пылинку. Эмилия невольно зажмурилась. Она так и не смогла привыкнуть к этой тюремной робе на нем. Они сидели лицом к лицу, разделенные тяжелым длинным столом. Вдоль стен, сжимая винтовки, стояли охранники.

Оба молчали, пока вокруг не раздались первые робкие голоса. Эмилия прикурила сигарету и через стол протянула Паулу, вопросительно глянув на солдата за его спиной. Тот, зевнув, нехотя кивнул.

— Как добралась? — спросил Паул, жадно затягиваясь.

Эмилия торопливо закивала в ответ. Во рту у нее пересохло; стараясь проглотить комок в горле, она не могла вымолвить ни слова. Паул не должен был видеть ее слез.

Паул снял свою арестантскую шапку, положил на стол и водил по ней ладонью — словно гладил кошку.

— Что новенького в деревне? От этой сигареты духами несет…

Эмилия сунула руку в сумку с передачей. Ей понадобилось добрых полторы минуты, чтобы нащупать другую пачку. Она достала сразу две сигареты.

— На днях старший инженер о тебе спрашивал…