Тристания - Марианна Куртто

слышала стук, но не пошла открывать.

— Трудно сказать почему, — пожала она плечами. — Может быть, чувствовала, что в дверь стучится зло.

Но зло не отступилось, а вошло в дом своими ногами, как вошел я, и оставило свои пахучие дары на столе, как оставил я; зло было похожим на меня, этого нельзя было не признать.

Зло шагнуло в комнату девушки.

— Кто это был? — спросил я. — Кто это сделал? — спросил я и посмотрел на Марту.

По ее взгляду я понял, что она не рассказывала об этом никому и никогда.

— Ты должна рассказать.

— Почему?

— Потому что я хочу знать.

— Точно хочешь?

— И потому что в этом обвинили меня.

— Ну, у Лиз были свои резоны.

— Лиз — дура.

— Не буду спорить.

— Кто это был?

— Мужчина, у которого выпал зуб.

— Кто?

— Мужчина, у которого выпала душа.

— Пол?

Как он мог?

Выходит, это сделал мой друг. Мой лучший друг.

— То есть это был Пол.

Марта молчала.

— Он знает? — спросил я. — О том, что произошло позже?

— Нет. Об этом знаем только я и Лиз. И Хендерсон. Старуха спасла мне жизнь. Я притащилась к ней. Наврала, что упала. Что поскользнулась. Она не задавала вопросов.

— Я поговорю с Полом. И велю ему не возвращаться.

— Не надо. Я просто хочу забыть.

— Я напишу. Что отрежу ему руки и ноги, если он посмеет приблизиться к тебе.

— Но я уже простила.

— Простила?

— Я больше не в силах ненавидеть.

— А тебе и незачем.

Я буду ненавидеть от твоего имени.

Марта

Эдинбург семи морей, Тристан-да-Кунья

Марта вернулась на остров спустя год и четыре дня после того, как уехала оттуда: год и четыре дня, на протяжении которых часы на шкафу не тикали.

Потому что часов больше не было. И многого другого тоже.

После того первого разговора, когда она рассказала мужчине правду, он приходил к ней еще и еще. Она впускала его в дом, она чувствовала себя светом, белым и оранжевым, и ей нравилось это ощущение.

Ее брат уехал. Ее брат сказал: мне надо уехать, ему нужно было потерять себя, чтобы увидеть себя, потому что брат всегда видел других: их он видел четко, тогда как самого себя он видел не четче, чем отражение в мутной воде.

Марта грустила и гадала: не потому ли уехал брат, что ему было тесно в одной комнате с мужчиной, который так часто сидел на диване и заполнял собой пространство?

Зачем он сюда приходит?

Почему ты так выглядишь, когда он приходит?

И все же Марта знала, что брат вернется. Сэм вернется к ней и возьмет на руки девочку, которая родилась в большой больнице мягким зимним днем, когда облака добродушно подталкивали друг друга в небе, все вокруг Марты казалось мягким на ощупь и только то, что устремлялось наружу, было решительным и твердым.

С самого утра оно толкалось, и Марта кричала и молилась всем горам, которые помнила, всем кораблям, которые увозили с собой счастье, мыло и золото. Сколько раз она верила в это.

И когда ближе к вечеру ребенок наконец завопил, твердый и мягкий мир слились воедино.

Три месяца спустя они уехали.

Они были в числе первых возвращенцев, но не самыми первыми: незадолго до их приезда на Тристане побывала разведывательная экспедиция, участники которой должны были выяснить, пригоден ли остров для жизни.

Звери умерли, — сообщили они. — Дома стоят.

Новый вулкан высился над поселком, точно черный призрак.

И все же гора была настоящей: дождь тек по ее бокам, ветер щекотал шею. Вскоре Марта уже не могла представить себе жизни без нее.

Дома стояли, но надо было построить новый дом, потому что Марта не хотела жить ни в одном старом. Ни в том, где Ларс жил с Лиз, ни в том, где жила она сама с Бертом, и уж тем более ни в том, где жили Пол и Элиде с оравой детей, хотя их дом был большим и пустовал. Они так и не вернулись на остров.

Другие вернулись: почти все приехали обратно, потому что в Англии зябко, стены тонкие, а людей много и они какие-то холодные. До моря было далеко, — говорили островитяне, — и мы чуть не тонули в земле. Кто-то приехал с новым мужем или новой женой, кто-то с ребенком, родившимся в эвакуации; все эти люди вернулись на Тристан не по прихоти судьбы и не по велению Господней руки: они сами добровольно выбрали остров.

Дом построили в конце улицы, выходящей к морю: дорогу продлили до ровного участка, Ларс скосил на нем траву, и мужчины помогли ему притащить туда большие камни, исторгнутые из земных недр. Из окон дома открывался вид вниз на большую бухту и вверх на Козью долину и на школу, где снова работала Марта.

Ее рука описывала большую дугу, когда она показывала маршрут на синем пространстве карты: вы уплыли вот сюда, а вернулись вот этим путем.

Во дворе возвели домик для Мартиной матери, которая тоже вернулась и снова дышала. Вместе с внучкой она сажала во дворе цветы, шила для нее маленькие платьица с кружевной отделкой и вновь светилась той давно потухшей улыбкой, которую Марта и не чаяла когда-нибудь увидеть снова.

Иногда свет вспыхивает там, где меньше всего ожидаешь, — думала Марта, но так думали не все. Не все смотрели на новый двор одобрительно, не все верили, что после стольких несчастий можно наконец обрести счастье, что после сломанных вещей в руках можно держать целые. Тем не менее пережитое потрясение было так велико, что люди отнеслись к новому двору проще, снисходительнее, чем если бы он появился тут в прежние времена.

Когда дом был готов и его жильцы устроили праздник, пришли все. На столах зажгли свечи. Когда с горы потек ветер, свечи погасли.

Половинка луны светилась, звезды подмигивали, а море рисовало на песке новой бухты свои соленые узоры.

Берта они так и не нашли.

Берта не могли опустить в могилу на погосте, потому что Берт опустился в землю. Из его рук вырастет трава. Его руки останутся в земле, земля останется вокруг него. Навсегда.

Когда Марта ходила за вещами в их прежний дом, чтобы освободить его к приезду какой-нибудь новой семьи, она дотронулась до каждого предмета по отдельности.

Она чувствовала в них Берта.

Она взяла с ночного столика книгу, захлопнула ее, и книга закрылась.

Марта положила книгу поверх остальных вещей и вынесла их из дома.

Джон

Муилль-Пойнт, Кейптаун