Каббала и бесы - Яков Шехтер

– Н-да, товарищ еврей, – не выдержал я, – тут вам надо определиться однозначным образом: или романы с замужними женщинами, или кипа на голове. Совместить эти вещи невозможно.

– Ну что вы, – смутился собеседник, – я вовсе не роман имел в виду. Она даже не знает о моих чувствах, да и началось это задолго до ее замужества.

Когда я делал первые шаги по дороге возвращения к религии, меня познакомили с одним очень серьезным семейством. Отец раввин, и дед раввин и прадед раввин, в доме больше десяти детей, традиция живая, цельная, а не приобретенная через книги. Пригрели меня в этой семье, очень по-доброму отнеслись, словно к близкому родственнику. Были недели, что я от них просто не уходил, смотрел, как руки моют, как шнурки завязывают, как ходят, одеваются. Впитывал всеми порами и в какой-то момент вдруг понял, что люблю старшую дочь раввина.

Ей тогда еще семнадцати не было, две косы с заплетенными лентами, так сейчас уже никто не ходит, но ей это шло безумно, темных тонов платья, тонкие чулки на маленьких щиколотках и запах лаванды. Мне казалось, будто квартира, парадная, улицы города, весь мир наполнены запахом ее духов. До сих пор стоит мне услышать его на ком-нибудь или случайно пройти мимо куста лаванды, как слезы начинают катиться из глаз.

Незнакомец понурился. Нет, он не сочинял, его лицо исказила гримаса настоящей боли.

– Открыться я так и не смог. Да и бессмысленно было бы объясняться – не для меня растят таких девушек. Разница между нами была не столько в возрасте, хотя тринадцать лет многим кажутся непреодолимым барьером, сколько в мироощущении. Ее реакции на людей, события, смену погоды отличались от моих, как запах свежего хлеба от запаха палой листвы.

– Что ж вы так быстро отступили? – я сочувственно развел руками. – В еврейской истории бывали разные случаи – рабби Акива, например.

– Так то в истории, а это в жизни. Попробовал я в учебу погрузиться, думал, догоню ее сверстников, тогда и признаюсь. У меня же как-никак серьезный вуз за плечами и диссертация – правда, брошенная на полдороге. Засел за книги, да куда там! Чтобы этих мальчиков нагнать, полжизни требуется, а они к тому времени под облака уходят. В общем, выдали ее замуж за такого же, как она, гладкого парня из хорошей семьи. Меня на свадьбу, разумеется, пригласили, да я не пошел, как представил себе, что потом будет, после хупы, когда они ночью одни останутся, чуть вены себе не перерезал. Как дожил до того утра, не знаю, но дожил, вытянул.

С тех пор много лет прошло, у нее трое детей, и косы давно отстрижены, и ходит вперевалочку, вечно беременная, совсем похожей стала на мать, и за это я люблю ее еще больше, мир без нее не мил и жизнь не в радость. Что делать, как дальше эту ношу тащить, не знаю, силы на исходе.

– Если целыми днями размышлять о себе, то депрессия вам гарантирована. Чем биться о борт корабля, попробуйте хотя бы час в день подумать о том, как помочь кому-нибудь другому.

– О-хо-хо! – незнакомец тяжело вздохнул. – Правильный совет, мудрый. Я тоже могу таких понакидать, прямо из рукава, дюжины полторы. Только болит внутри, понимаете, болит, а деться некуда. Чувствам-то не прикажешь.

– Чувствам – нет, но мыслям, словам и делам приказать можно. Дайте волю хорошим мыслям, говорите добрые слова, держитесь так, будто вы счастливы. И все наладится.

– Спасибо, но это я уже слышал. И даже читал, не помню, правда, где. Не суть важно. Совсем недавно я понял: под любовью к дочери раввина таится другая, ужасная, невозможная страсть, о которой я не то что говорить – думать боюсь.

– Ну уж – страсть! Не очень-то вы любили, если сдались так легко. За счастье воевать нужно, драться, а не ждать, пока оно само свалится в руки.

– С кем драться, с раввином? Слова, слова, вы говорите только слова.

– Тогда попробуйте жениться. Подыщите добрую женщину, такую, чтоб смогла вас полюбить, и женитесь. Одна заря сменит другую.

Он оторопело посмотрел на меня.

– Но как можно! Как можно ложиться в постель с одной, а думать о другой.

– Не каждая мысль, приходящая к нам в голову, – наша. Темнота грудной клетки скрывает самоубийственные элементы. Депрессия – их заговор против души. Внутри нас борются разные силы, и каждая стремится стать нашим Я. Отойдите в сторону, растождествитесь со своей страстью, взглянув на нее со стороны, словно на другого человека.

Кто-то потряс меня за плечо. Я обернулся. За спиной стоял Элиэзер. В одной руке он держал бутылку с минеральной водой, в другой – полный стакан.

– Выпей.

Пить мне не хотелось, но к указаниям раввинов я отношусь с уважением. Им известно нечто такое, что нам не приходит в голову. Взяв стакан, я осушил его до дна.

– Выпей еще один.

Я выпил. Кстати, как удачно, что Элиэзер вернулся. Возможно, он сумеет помочь бедолаге. Я обернулся. Незнакомец исчез. Видимо, пока я пил, он встал и вышел из синагоги. Жаль…

– Пошли, я провожу тебя, – Элиэзер взял из моих рук стакан. – Уже поздно.

Над спящим Реховотом медленно проплывали розовые ночные облака. Большинство окон погасли, желтые купола фонарей стояли, как часовые, над кустами лаванды под окнами нашего раввина. Тишина прерывалась лишь шепотом листьев, еще влажных после недавнего дождя.

– Знаешь, – сказал Элиэзер, – сразу после хупы моя жена начала болеть. То одно, то другое, то третье. Через полгода беготни по больницам я пошел к старому хасиду из Бней-Брака и начал жаловаться на жизнь.

– Что же это такое, еврей женится, а вместо покоя семейной жизни на него валятся тридцать три несчастья!

– Покой семейной жизни? – усмехнулся хасид. – Странное словосочетание. Откуда ты его выискал? Отдыхать будешь на Небе, после ста двадцати, а на Земле женщина – главное испытание мужчины. Она для исправления твоей души послана, а ты – для исправления ее. Видел, как железо куют? Правильно, сначала раскаляют докрасна, потом долго бьют молотом. А душу куда сложней перековать, чем кусок железа.

Некоторое время мы шли молча.

– Я вот еще о чем думаю, – продолжил Элиэ– зер. – Сотни поколений наших предков три раза в день поворачивались в сторону Иерусалима и просили Всевышнего привести их в Святую землю. Ну, если не их самих, то хотя бы детей или внуков. Мы – то поколение, на котором сбылись молитвы двух тысячелетий. Насколько же мелкими, по сравнению с этой бесконечной милостью, должны казаться наши страстишки и пристрастия.

Окна на пятом этаже светились – жена ждала. Перед сном она всегда составляет для меня список дел на следующий день: куда пойти после работы, что купить, починить, ежели чего в доме поломалось, белье снять, полы протереть, ну и всякая прочая мелочь – по необходимости. Зато как дети заснут, я собираю книги и – в синагогу. Эти ночные часы – мои. Только мои.

– Элиэзер, – я остановился у входной двери и в знак прощания протянул руку, – почему ты сегодня решил поить меня водой?