Корабль-призрак - Хэммонд Иннес

— Я рад, — кивнул Хэл. — Видишь ли, все время, пока ты находился на свидетельской трибуне, я видел, что ты его защищаешь. Ты подбирал слова, решая, что можно сказать, а что лучше утаить, и порой тебе было страшно. О, можешь не беспокоиться. Я не думаю, что это заметил кто-то, кроме меня. Я это заметил, потому что я тебя знаю. И еще потому, что в Питер-Порте, когда у тебя было гораздо меньше времени, чтобы все обдумать, ты совершенно очевидно его покрывал. — Он помолчал и сделал глоток портвейна. — Только будь осторожен, — добавил он. — Я знаю Лайонела Фолсетта. Мы с ним члены одного клуба. И я видел его в деле. Держись подальше от его когтей. Он не выпускает тех, в кого вцепился.

Когда на следующее утро мы подъехали к зданию суда, с моря все еще дул сильный ветер и улицы были мокрыми от ночного дождя. Заседание началось ровно в десять тридцать заслушиванием показаний о грузе. Затем на свидетельскую кафедру пригласили врача, который разъяснил, что человек, не употреблявший в пищу ничего, кроме алкоголя, вполне мог умереть от его отсутствия. Все это время участники заседания вели себя несколько возбужденно, как будто в ожидании чего-то необычного. Места для публики были забиты до отказа, в ложе прессы тоже не было свободных мест. И наконец Холланд произнес:

— Альфред Хиггинс!

Как только Хиггинс протиснул свою необъятную тушу в ограждение свидетельской трибуны, зал выжидательно затих. Было так тихо, что присяга, которую принимал свидетель, не заглушала доносящегося с улицы боя часов, прозвонивших одиннадцать раз.

В ответ на вопрос о его возрасте Хиггинс сообщил, что ему сорок три года. Когда адвокаты поинтересовались его профессиональной подготовкой, он объяснил, что его жизнь началась на отцовской барже, на которой он и странствовал по восточным портам, пока ему не исполнилось пятнадцать лет. Затем он спутался с контрабандистами и сбежал, спрятавшись на судне для перевозки бананов. После этого он практически жил в море, переходя с судна на судно и бороздя самые различные торговые морские пути мирового океана. Он ходил на парусниках и буксирах, грузовых и промысловых судах, совершал дальние и прибрежные плавания. Названия всевозможных типов судов сыпались из огромного бочонка его тела, напоминая списки из «Регистра Ллойда»[21].

Он начал свой рассказ с того момента, когда «Мэри Дир» вышла из Йокогамы. По его версии, этот корабль был «гиблым местечком», «плавучей ловушкой из дребезжащих заклепок и неплотно пригнанных листов обшивки», «протекающей жестянкой, подобранной на одной из мусорных куч Китайских морей». О капитане он сказал просто:

— Все знали, что скоро он упьется насмерть.

Первый помощник заболел желтухой, а третий помощник, Райс, был зеленым юнцом двадцати четырех лет от роду. Он лишь недавно получил лицензию вахтенного офицера, и плавание на «Мэри Дир» было его вторым рейсом. Все это было призвано навести всех на мысль, что он, Хиггинс, был единственным надежным помощником капитана на борту. И хотя он походил на готовящегося к нападению быка, в нем было что-то внушительное, и рокочущий бас, которым он давал показания, произвел сильное впечатление на всех, кто его слушал.

Сингапур, Рангун, Аден, и вот он уже описывает события, о которых рассказывал Пэтч, только под совершенно иным углом. Он считал, что экипаж был не так уж и плох, с учетом того, что работать им пришлось на такой «ржавой посудине», как «Мэри Дир». Пэтча он считал «немного привередливым».

— А чего еще можно ожидать, когда мужик с его репутацией снова получает работу? — добавил он.

Затем суд выслушал описание плавания через Бискайский залив, в котором Пэтч предстал нервным, занудным, постоянно ссорящимся с судовладельцем и другими помощниками.

— Со всеми, кроме Райса, — рассказывал Хиггинс. — Но он был совсем еще сосунок, такой себе белокурый ангелочек.

Дойдя до описания шторма, затопления трюма и выгоревшей радиорубки, Хиггинс описал все эти события не схематично, как Пэтч, а выпукло и подробно. Он спал на своей койке, когда в трюме открылась течь. Он поднялся на мостик и оставался на вахте до десяти часов следующего утра. Целых одиннадцать часов. Затем он организовал самые тщательные поиски Деллимара. Нет, мистер Пэтч такого приказа ему не отдавал. Он сделал это по своей собственной инициативе, едва сменившись с вахты. Он не верил в то, что Деллимар, «который служил на флоте и был славным парнем», мог свалиться за борт. В сумме он провел на ногах и без сна сорок два часа.

— Вам нравился мистер Деллимар? — спросил у него Холланд.

— Я не могу сказать, что он мне нравился или не нравился. Я только сказал, что он был славным парнем, но это действительно было так.

— Вы говорили мистеру Пэтчу о необходимости покинуть судно?

— В каком-то смысле да. Мы это обсуждали. Я хотел сказать, мы с мистером Деллимаром.

— Почему?

— Мы знали, что это за судно. Мы уже два раза угодили в шторм по пути из Сингапура. Пэтча с нами тогда не было. А буря в Бискайском заливе была гораздо хуже тех, через которые мы уже прошли.

— И вы думали, что в первом трюме произошел взрыв?

— Ничего подобного я не думал. Я знал, что наш кораблик гнилой и что мы попали в переделку. Мы были уверены, что долго он не продержится. — Хиггинс помолчал и добавил: — А если вы намекаете на то, что мы испугались, не забывайте, что там творилось. Наши шансы спустить шлюпки на воду были десять к одному, уже не говоря о том, чтобы после этого удержать их на плаву. Нужна была смелость, чтобы хотя бы подумать о шлюпках. Особенно это касалось мистера Деллимара, который насмотрелся во время войны всякого. Позже, когда мы легли в дрейф, стало немного легче, и я подумал, что, может, у нас и есть шанс уцелеть.

Затем он принялся описывать вечер, когда начался пожар в кормовом трюме и команда все-таки покинула судно. Да, это было около двадцати минут десятого. Пожар обнаружил кочегар, парень по фамилии Уэст. Он вышел из кормовой палубной рубки и увидел, что из-под люка третьего трюма идет дым. Он сразу же сообщил об этом на мостик. Там в тот момент находился Райс, которого Хиггинс послал проверить доклад Уэста и уведомить мистера Пэтча. За все время, пока Хиггинс давал показания, он ни разу не назвал Пэтча капитаном.

— Что происходило дальше? — спросил Холланд.

— Где-то четверть часа я ничего не слышал. Но я знал, что мы действительно горим, потому что включились фонари на корме и на судне началась беготня. Потом на мостик поднялся мистер Пэтч. Он был весь измазан сажей и сказал, что на всякий случай приказал приготовить шлюпки к спуску на воду. Я спросил, не хочет ли он, чтобы я занялся тушением пожара, и он сказал «нет», этим уже занимается Райс. Он немного потоптался по мостику, как будто никак не мог на что-то решиться. А потом на мостик прибежал Райс. Он был в панике, потому что пожар продолжал распространяться. Услышав это, Пэтч приказал ему отдать распоряжение экипажу приготовиться покинуть судно. «А вы, мистер Хиггинс, сообщите в машинное отделение, — сказал он, — и после этого принимайте командование над людьми, которые тушат пожар. Мистер Райс, вы отвечаете за верхнюю палубу. Проследите, чтобы, когда я подам команду садиться в шлюпки, не началась паника». Больше я его не видел, — закончил свой рассказ Хиггинс.