Звезда для Наполеона - Жюльетта Бенцони

– Замолчите! Что за крик? Вы разбудите всех!

– А мне все равно! Меня заперли здесь вопреки всяким правилам. Я никакая не эмигрантка, а Марианна Малерусс, как это сказано в паспорте, который мне не дали возможность захватить… и я хочу видеть министра.

– Министра не будят ночью ради взбалмошной девицы! Завтра Бог даст день, и с вами, без сомнения, разберутся.

– Если можно было подождать до утра, то я не понимаю, почему меня не оставили спокойно спать дома. Судя по тому, как спешили ваши жандармы, можно было решить, что там пожар!

– Вы могли сбежать! Вас надо было взять под стражу!

– С сожалением должна заметить, сестра моя, что в ваших словах нет никакого смысла. Я остановилась в гостинице после долгого, утомительного путешествия. Может быть, вы знаете, куда и зачем я должна была сбежать?

Несколько квадратных сантиметров застывшего лица, обрамленного черно-белой косынкой, стали как будто еще строже.

– Я не призвана обсуждать с вами обстоятельства вашего ареста, дочь моя. Вы находитесь в тюрьме, а я должна повиноваться приказам, которые я получаю, и присматривать за вами здесь. Замолчите и постарайтесь уснуть.

– Уснуть? Кто сможет уснуть с чувством несправедливости! – вскричала Марианна в порыве драматического вдохновения. – Я не засну до тех пор, пока мои крики не будут услышаны. Идите за министром. Он должен выслушать меня!

– Он прекрасно выслушает вас завтра. А сейчас замолчите. Если вы будете продолжать скандалить, я посажу вас в карцер, и оттуда вас уже никто не услышит.

Сказано было предельно ясно, и Марианна, не имея желания очутиться в некой мрачной «…in pace», приняла мудрое решение сбавить тон, хотя и не признала себя побежденной.

– Ладно! Я готова замолчать. Но запомните следующее, сестра моя, у меня важное сообщение для министра, даже очень важное сообщение, и, вероятно, он будет весьма недоволен, если это сообщение по вашей вине не поступит к нему в нужное время. Конечно, если недовольство министра вам безразлично…

Оно не было безразлично! Марианна поняла это по озабоченному лицу сестры, которая даже порозовела. Гражданин Фуше, совсем недавно получивший титул герцога, наверное, не отличался снисходительностью.

– Хорошо, – пробормотала сестра. – Я предупрежу нашу мать-настоятельницу, и она сделает все необходимое с самого утра. Только, ради Бога, успокойтесь.

Она бросила вокруг себя беспокойные взгляды… В самом деле, обитатели соседних камер проснулись. Везде нарастал гул голосов. Тишина растаяла, пустыня ожила… и, по всей видимости, надзирательница не любила этого. Она проворчала:

– Ну вот! Вы разбудили весь этаж. Мне потребуется не меньше четверти часа, чтобы успокоить их. Вы заслужили карцер.

– Не волнуйтесь, – примирительно сказала Марианна, – я уже молчу. Но не забудьте точно сделать то, что вы мне обещали.

– Я ничего не обещала. Но я обещаю. А теперь молчите!

Лицо исчезло, окошечко закрылось. Заключенная услышала голос сестры, на этот раз высокий и строгий, призывавший всех спать.

Удовлетворенная достигнутым, Марианна прилегла на кушетку, внимательно прислушиваясь к раздававшимся вокруг нее шумам. Кто были те женщины, чей сон она прервала? Настоящие преступницы, воровки, проститутки или такие, как она, невинные жертвы, захваченные колесами ужасной полицейской машины? Инстинктивно, из простой женской солидарности, она прониклась участием к этим безликим голосам, к этим неведомым стонам и жалобам. Сколько из них пострадали, как и она, по вине мужчин? Во всех прочитанных ею книгах, кроме, пожалуй, ужасной истории леди Макбет, несчастные, которые погубили себя, попадали в тюрьму только из-за мужского коварства.

Думая об этих невидимых женщинах, ставших по воле рока ее товарками, Марианна незаметно заснула. Когда она проснулась, было уже светло и сестра-надзирательница стояла перед ней с пакетом в руках. В брошенном на постель упомянутом пакете оказалось длинное платье из серой шерсти, косынка и чепчик из крашеного холста, рубашка из грубого полотна, черные носки и пара сабо.

– Снимите вашу одежду, – приказала сестра тусклым голосом, – и наденьте эту!

Это была другая монахиня, и Марианна сейчас же взорвалась:

– Чтобы я надела подобное безобразие? Никогда в жизни! Прежде всего, я не должна оставаться здесь… Я должна этим утром повидаться с министром полиции и…

Лицо новоприбывшей было таким же невыразительным, как и голос. Оно было такое широкое и бледное, что сливалось с косынкой и, лишенное всякой характеристики, напоминало полную луну. Но, по-видимому, его обладательница хорошо знала, как надлежит исполнять инструкцию. Не повышая голоса, она повторила:

– Разденьтесь и наденьте это!

– Никогда!

Сестра не рассердилась. Она вышла в коридор, вынула из кармана трещотку и встряхнула ею три раза. Через несколько секунд в камеру ворвались две мощные особы, судя по платью, товарки Марианны. Откровенно говоря, если бы не женское одеяние, то их можно было вполне принять за жандармов, как из-за густых усов, так и из-за высокого роста и могучего телосложения. Впрочем, их одинаково румяные, блестящие щеки показывали, что тюремный стол не так уж скуден, как можно было ожидать, и содержал, во всяком случае для этих дам, изрядный винный рацион.

В мгновение ока онемевшая от негодования Марианна была освобождена от своей одежды и одета в тюремную униформу, причем одна из этих невольных горничных звонко пошлепала ее по ягодицам. Невинная шутка, вызвавшая суровый выговор ее автору.

– Такие соблазнительные, – пробурчала женщина в виде извинения. – Славная цыпочка! Жаль сажать ее в клетку.

Возмущенная Марианна решила не тратить слов на этих презренных нерях и атаковала сестру-надзирательницу.

– Я хочу видеть мать-настоятельницу! – заявила она. – Это очень срочно!

– Наша мать-настоятельница сама знает, когда она вас увидит. До тех пор держите себя смирно. А сейчас следуйте за вашими товарками в часовню.

Волей-неволей пришлось Марианне, волоча слишком большие сабо, выйти из камеры и влиться в безжизненную вереницу остальных заключенных. В узком высоком коридоре около двадцати женщин тяжело передвигались одна за другой, кашляя, сопя и хрипя, распространяя запах плохо вымытого тела. Подобное дефиле скорей следовало бы назвать стадом. Во взглядах у всех было животное безразличие и покорность судьбе, все ноги одинаково шаркали по выщербленному полу, плечи у всех были одинаково опущены. Только рост и выглядывающие из-под чепцов полосы: светлые, темные, черные и седые – различали узниц Сен-Лазара.

Превозмогая злость и нетерпение, Марианна заняла свое место, но вскоре заметила, что идущая за ней заключенная забавляется, наступая ей на пятки. В первый раз она подумала, что это по недосмотру, и ограничилась брошенным назад взглядом. Позади нее шла маленькая плотная светловолосая женщина сонного вида, прятавшая глаза за тяжелыми бледными веками. Одежда у нее была опрятная, а на вялых губах застыла бессмысленная улыбка, сразу же вызвавшая у Марианны желание ударить ее. Когда снова сабо толстухи ободрало ей щиколотку, девушка сказала довольно громко: