Случай в Семипалатинске - Николай Свечин

— Дело интендантов?[47] Да, я тот самый Лыков.

— Тогда я уверен, что у вас все получится. Если вопросов ко мне нет, то прощайте. В случае необходимости всегда к вашим услугам.

Вице-губернатор протянул сыщику крепкую руку, сжал так, что впору кричать.

— Один вопрос есть, Павел Петрович. Почему у вас весь город деревянный и одноэтажный? Я был в прошлом году в Семипалатинске, тот много скучнее, но гимназии там великолепные, что женская, что мужская. А у вас таких нет. Фельдъегеря предположили, что это из-за землетрясений.

— Они угадали. Когда Верный из военной крепости перелицевали в город, началось каменное строительство. О-го-го настроили! А потом в один недобрый день двадцать восьмого мая тысяча восемьсот восемьдесят седьмого года все разрушилось. В одну минуту. Две тысячи кирпичных зданий и куча деревянных, скрепленных глиной, храмы, мечети, казармы — все. С тех пор у нас строят по специальным правилам. Пока Бог хранит: толчки бывают, но дома не падают.

Питерец вышел довольный. Гляди-ка, тут еще помнят его старые подвиги, совершенные много лет назад… Надо будет написать Яше, пусть порадуется. В 1894 году Лыков по семейным обстоятельствам вышел в отставку. И поехал с другом и управляющим Яаном Титусом в Ташкент, продавать лес из варнавинского имения на шпалы. А пришлось вместо коммерции взяться за револьвер…

Спешить коллежскому советнику было некуда, городок его пленил, и он отправился гулять. Обошел лучшую — восточную — часть Верного. Купил только-только поспевших яблок здешнего сорта столовка. Выпил водки в буфете Общественного собрания. Постоял на берегу какой-то речки (оказалась Малая Алматинка). И всласть налюбовался на Ала-Тау. Благодаря обилию зелени и журчащих арыков жара не чувствовалась. Приятно было после двух дней, проведенных в коляске, ходить по ровной земле и наблюдать хорошеньких дамочек.

Вечером вернулся озабоченный Ботабай. Он сообщил: в азиатских кварталах идет какое-то брожение. Агентура не может дать точных сведений, что происходит, но фанатики-исламисты оживились.

В Верном было два места, где правили муллы. Первое — Татарская слобода, разместившаяся к востоку от Малой Алматинской станицы, на правом берегу реки Казачки. Второе — западная половина города, знаменитые Кучегуры. Особенно пять улиц, которые так и назывались: Таранчинская, Джунгарская, Кашгарская, Киргизская и Сартовская. Инородцы проживали здесь плотно. Русской власти почитай, что не было; русских обывателей тоже. Полиция не совалась. И там и там было неспокойно, инородцы чего-то ожидали.

Алексей Николаевич не стал забивать себе голову, чего там ждут правоверные. Ему хотелось как можно скорее увидеть сына. Проведя ночь в гостинице, утром сыщик вновь отправился в путь. Ганиев ехал рядом на киргизке, иногда обгоняя коляску.

До встречи с Николкой оставалось проехать еще триста верст. Тракт оказался накатанным. Питерца поразила ухоженность земли: по обеим сторонам тянулись и тянулись поля. Пшеница, ячмень, овес, сорго, кукуруза, подсолнечник, бахчи, мак, просо, кормовые травы. И нигде не видно было и клочка ржи. Путь то и дело пересекали небольшие речки, стекавшие с гор. Лошади легко переходили их вброд. Местность была приветливо-зеленая, густо росли карагач, акация, пирамидальные тополя. Какой контраст с дорогой на Семипалатинск… Хребет Ала-Тау сопровождал сыщика по правую руку. Постепенно он понижался, потом ушел в сторону. Через пятьдесят верст пейзаж изменился. Посевы исчезли. Сколько видел глаз, везде лежала ровная, как стол, степь; при взгляде на нее на ум не шли никакие другие сравнения. Деревья исчезли, рос только кустарник. Лыков узнал саксаул и джусгун, но было и третье растение: невысокое, с узкими листьями и красивыми розовыми султанами. Ботабай сказал, что это гребенщик, а местные называют его дженгил. Лишь его цветки и радовали глаз путника. А так песок, выжженная бурая трава, да кое-где пятна солонцов. К полудню переправились по мосту через самую значительную в этих краях реку — Или. Лыков ее одобрил: ничего, почти как Клязьма. Заночевали путники на почтовой станции.

Двинулись в путь поутру, и сыщик увидел, что пейзаж вновь изменился. По сторонам теперь возвышались желто-зеленые барханы. Вдалеке маячили отроги гор, с виду много ниже Ала-Тау. Барханы тянулись долго, пока наконец коляска не въехала в лесистую местность. Ганиев радостно сообщил:

— Уже скоро!

На подступах к Джаркенту окрестности оживились. Опять пошли сплошные поля, на них работали таранчи. Лыков с удивлением увидел много рисовых посадок. По дороге сновали туземные арбы и иногда — русские телеги. Потом показалась речушка, тот самый Усек, на берегу которого, в разных местах, нашли тела лейтенанта Алкока и рядового Балашова. Наконец они влетели в город. Лошади, чувствуя конец пути, ходко промчались вдоль укрытых садами домов и встали на плацу. Измученный и запыленный Алексей Николаевич вылез и осмотрелся.

Он увидел город, похожий на Верный: с широкими длинными улицами, обсаженными по обеим сторонам пирамидальными тополями. Джаркент оказался вовсе не маленьким — двадцать пять тысяч населения, из которых русских меньше пяти тысяч, остальные — таранчи и дунгане. На три православных храма имелось семнадцать мечетей. Как и полагалось, город состоял из русской части, деревянной, и азиатской, саманной. В азиатской центром всего являлся базар. В русской — военный плац. Он со всех сторон был окружен казенными зданиями. Дом уездного начальника, присутственные места, казначейство, почтово-телеграфная контора, ряд торговых лавок, казармы с конюшнями. Несколько крепких частных домов, все с магазинами; тут жило местное купечество. Деревянные храмы. Офицерские дома с огородами. И барак под охраной часового, с зарешеченными окнами — гауптвахта, где томился Николка.

Но питерцу туда было пока нельзя, прежде следовало повидаться с начальником уезда. Он сбил пыль с дорожного костюма, расплатился с возницей, велев тому отвезти вещи на квартиру подпоручика Лыкова-Нефедьева. Умылся из поданной Ботабаем фляги. И шагнул в распахнутую настежь дверь.

В приемной его приветливо встретил письмоводитель:

— Господин Лыков? Вас ждут, прошу в кабинет.

Но оттуда уже вышел невысокий сухощавый подполковник в белом летнем кителе:

— А я слышу, коляска прибыла. Здравствуйте, Алексей Николаевич. Позвольте представиться: Геннадий Захарович Малахов. Начальник Джаркентского уезда. Мы тут вас очень ждем.

— Приехал, как только смог. Когда я увижусь с сыном?

— Вот расположитесь, поговорите с подполковником Штюрцваге. Насчет следствия. И сразу к нему. Препятствий никто чинить не будет. Николая Алексеевича мы все любим и уважаем. Несмотря на его молодые годы. Я понимаю: вам не терпится. Будем считать, что мы познакомились. Вечером жду вас на ужин. Часов в девять. Тогда и побеседуем.

Подполковник говорил короткими фразами, растягивая слова. Глаза у него были добрые, немного навыкате, а по левой щеке тянулся кривой сабельный шрам.