Проклятая сабля крымского хана - Ольга Баскова

Григорий сидел молча. Иван Васильевич был ему хорошо виден. Возле него восседал худенький бледный мальчик лет восьми и без аппетита ковырял в тарелке. Тюжев понял, что это сын царя Иоанн, которого Иван IV готовил себе в преемники. Старший царевич Дмитрий умер во младенчестве.

— Гляди-тко, царское дитятко невесел, — услышал Григорий шепот и посмотрел на соседа, пожилого боярина, с лицом, чуть подпорченным оспой. — Впрочем, оно и понятно. Недавно мать его умерла. Говорят, царь наш подозревает в ее смерти своих приближенных, Адашева и Сильвестра. Ох, не хотел бы я быть на их месте!

Григорий отыскал глазами Алексея Федоровича Адашева, расправлявшегося как ни в чем не бывало с лебединым крылом, и перевел взгляд на царя, который, казалось, тоже был поглощен трапезой.

— Приказал Иван Васильевич своих детей увезти от греха подальше и поселить в хоромах над Москвой-рекой на кремлевском холме, — продолжал боярин. — Говорят, учителей образованных им приставил. Оно и хорошо.

Григорий рассеянно кивнул и потянулся к кулебяке, но царский стольник, неожиданно оказавшийся перед ним, крикнул громко, словно дунул в трубу:

— Григорий, великий государь жалует тебя чашею!

Тюжев встал и низко поклонился Ивану Васильевичу. Все приглашенные последовали его примеру, как бы поздравляя Григория с такой царской милостью. Однако в их глазах не читалась зависть. Одни светились интересом, в других можно было увидеть тревогу. Цена царской милости была всем хорошо известна. Тюжев еще раз поклонился гостям и принял чашу с пурпурным вином. Стольник вернулся к царю и радостно провозгласил:

— Великий государь! Григорий принял чашу! Бьет тебе челом!

Пронзительные глаза государя буравили Тюжева. Бедняга обвел всех взглядом, стараясь не выказывать страха, гнездившегося в его душе, и, выдохнув, осушил кубок.

Стольник снова закричал:

— Великий государь! Григорий выпил чашу!

Приглашенные снова поднялись, поклонились в пояс, но Тюжев уже не смог им ответить. Грудь сдавило, сжало, сердце заколотилось, будто подстреленная птица, в глазах потемнело, и он замертво упал возле лавки. Гости потупились, замолчали, погасли улыбки. Лишь царь оставался весел, будто ничего не произошло.

— Достиг наш Григорий тридцати годков, — сказал он язвительно, — а пить, как подобает настоящему воину, не научился. Вынесите его вон!

Слуги в зеленых кафтанах вынесли бездыханное тело. Царь не мог простить, что один из его холопов, пусть и знатного происхождения, утаил такой трофей. Через два дня ему донесли, что Василия-купца никто не смог найти, как и сказал Тюжев, его видели в последний раз восемь лет назад, а потом он как в воду канул. Другие купцы очень этому удивлялись: дескать, обещал Василий привезти в Тулу парчу и ковры заморские. Тогда и зародилась у царя страшная догадка, что купца могли ограбить в пути, убить и прихватить саблю. Он приказал узнать, какие шайки разбойничают в тульских лесах, и поймать разбойников. Сказано — сделано. Преданные ему воины действительно изловили разбойников, но те клялись, даже под страшными пытками, что ведать не ведают ни о какой сабле, что восемь лет назад в их шайке были другие люди, которые давно сложили буйны головы. Когда об этом донесли Ивану IV, он махнул рукой и бросил:

— Ладно. Если сабля осталась в моей земле, я завладею ею. Никуда она не денется.

Когда раздался стук в дверь, Жанна вздрогнула и съежилась, будто хотела стать маленькой и незаметной.

— Жанна, к вам можно? — спросил Завьялов.

«Началось», — подумала она и ответила:

— Заходите.

Павел вошел вместе с Андреем. Оба уселись на кровати. Коллекционер достал мятую, засаленную карту.

— Перед тем как начнется… м-м-м… игра, я должен вас проинструктировать, — начал он. — Мы решили дать вам два часа форы. Уж не знаю, много это для вас или мало в такой ситуации, но это все, что я могу для вас сделать. Если вы изучали карту, то знаете, что к станции ведут четыре пути. Только от вас зависит выбор. Я не спрашиваю, что вы выбрали, вы все равно не скажете — и правильно. Меня интересуют ваши вопросы.

— Нам все понятно, — заверил его Ломакин, — но вопрос все же есть. Вернете ли вы нам наши рюкзаки? Дадите ли провизию и воду? Что, если наши преследователи будут ловить нас больше одного дня?

По лицу Завьялова было видно, что он очень в этом сомневается.

— Разумеется, я снабжу вас всем необходимым, — пообещал коллекционер. — Но не забудьте, что вам тащить еще и саблю. Хватит ли сил?

— Хватит, — решительно ответил Андрей.

— Ну, как хотите, — усмехнулся Завьялов. — Мне не хотелось бы, чтобы охота закончилась слишком рано, это неинтересно. Вы уж постарайтесь, чтобы мои клиенты получили удовольствие.

— Уж постараемся, — в тон ему ответил мужчина.

Павел вдруг посерьезнел.

— Вы выходите завтра в три часа утра, — напомнил он. — Все двери моего особняка будут открыты, рюкзаки и саблю я положу возле крыльца. Возьмете — и в добрый путь. — В его словах Жанна уловила насмешку и пожелала ему поскорее свернуть шею. — На этом я с вами прощаюсь. Как бы ни сложилась ваша судьба, мы больше не увидимся. И хотя, честно признаться, я не верю в ваш счастливый конец, все равно предупреждаю: если вы кому-нибудь расскажете об этом доме, с вашими семьями произойдет беда. Мне все о вас известно.

— Не бойтесь, мы ничего никому не скажем, — пообещал Ломакин. — Нам это не нужно. Если все закончится хорошо, мы получим деньги и уедем из страны.

Завьялов кивнул и поднялся:

— Что ж, не смею вас задерживать. Желаю удачи.

Он протянул Ломакину руку, но тот сделал вид, что не замечает ее. Павел понимающе улыбнулся и вышел.

— Заряди на всякий случай мобильный, — посоветовал Андрей. — Я выставлю на своем время на будильнике. Готовься встать в половине третьего. В три мы должны покинуть эти гостеприимные владения. А сейчас продолжай отдыхать. Нам предстоят такие испытания, которые тебе и не снились. Это я к тому, чтобы ты набралась сил. С болотами мы справимся, обещаю.

— Это самое главное, — прошептала Жанна и опустила голову на подушку. — Я буду делать все, что ты мне скажешь.

— Тогда постарайся заснуть. — Он слегка коснулся ее светлых волос. — До завтра. — Ломакин сжал кулак, показывая, что все у них получится, и вышел. Жанна закрыла глаза. Она знала, что уснуть сегодня ей не удастся.

Прошло больше десяти лет, как Девлет Гирей вздумал замириться с Иваном IV. Хитрость царя — усыпить бдительность крымского хана и выбрать удобное время для нападения — удалась лишь отчасти. Обе страны получили кратковременную передышку, именно кратковременную, потому что уже через год Девлет раскусил Ивана Васильевича и снова совершил набег на его земли. Его прогнали, но он не успокоился, повторил нападение еще дважды и от постоянных поражений и переживаний сильно занемог. Болели ноги, руки — да что там ноги и руки… Все тело будто горело огнем, пламя, казалось, пожирало его изнутри, и приближенные Девлета думали, что он уже не оправится. Сначала так думал и хан. Пятьдесят девять лет — серьезный возраст, не все ханы доживали до него. А он за эти годы успел сделать очень многое. Пусть даже не покорил Москву и не вернул саблю. Потеряв прежнюю живость, крымский хан часами лежал на постели и вспоминал прошлое. Мустафа-ага, тоже сильно постаревший и подряхлевший, выполнял его каждое поручение и старался поддержать ослабевшего господина.