Мы пришли с миром... - Виталий Забирко

— А мне наплевать на казначейства Соединенных Штатов и Советского Союза! — раздраженно перебил я. — Я говорю не об экономике, а о моральном аспекте!

— О моральным аспекте? — Иванов вскинул бровь и снисходительно посмотрел на меня. — Не забивайте себе голову чушью, — посоветовал он. — В середине двадцатого века мы старались поступать в соответствии с признанными нормами валютных операций, продавая золото, но сути вопроса это не изменило. Золото, как ассигнации, всего лишь средство для совершения товарных сделок, а не сам товар. Это азы научной экономики. — Он встал, подошел к рабочему столу, выдвинул ящик, взял из него обыкновенный граненый стакан и вернулся. — Смотрите! — Стакан был доверху заполнен разнокалиберными прозрачными линзами. — Не обращайте внимания на форму, это настоящие алмазы от двадцати до шестидесяти каратов каждый. Так вот, если содержимое этого стакана выбросить на рынок, это будет иметь для экономики гораздо более серьезные последствия, чем так называемые фальшивки.

— Почему так называемые?

— Потому, что они копируются на молекулярном уровне и ничем не отличаются от настоящих ассигнаций.

Я не нашелся что ответить. Прав он был на все сто процентов, если не на двести. Государственные ассигнации — те же фальшивки, не подтвержденные товарной массой. Разве что, в отличие от фальшивок «Горизонта», узаконенные. Люди моего возраста убедились в этом на собственной шкуре.

Не спрашивая, Иванов налил кофе мне и себе, сел. Я взял из стакана бриллиант повертел между пальцами. Идеальная линза. Странная форма для бриллианта... Что-то она мне напоминала, но вот что?

— Для чего вы их используете? — спросил я.

— Уже не используем, — отмахнулся Иванов. — Не увиливайте от вопроса. Никогда не поверю, что происхождение долларов и экономические проблемы занимают вас больше, чем недоверие к нашей организации. Почему вы думаете, что мы ведем с рами двойную игру?

Бриллиантовая линза напоминала глаз Буратино, но не была полой. И, естественно, без зрачка. Скорее всего, только формой алмазные линзы походили на стеклянные глаза, выдуваемые Осокиным. А мне они показались похожими лишь потому, что стеклянные глаза уже сидели в печенках.

— Видел вчера выражение вашего лица, — сказал я и бросил линзу в стакан. Линза немелодично звякнула. — Артист из вас получился бы хороший.

Иванов недоуменно повел головой.

— Не понял? Можно конкретнее?

— Можно. Отчего нельзя? Но перед этим объясните, где я нахожусь?

— В офисе «Горизонта».

— И как я сам не догадался! — фыркнул я и желчно процедил: — Где находится этот офис? В аномальной зоне в верховьях реки Корстени?

— Нет. Офис находится в городе.

— Где именно? Дом, этаж?

— Последний этаж гостиницы «Централ».

— И на каком основании я вам должен верить?

Иванов пожал плечами, достал из кармана пульт управления и набрал на нем комбинацию цифр.

— Смотрите.

Я повернулся к окнам и увидел, как матовая пелена рассеивается туманом и стекла приобретают прозрачность. Встав с кресла, я подошел к окну и выглянул.

С высоты двенадцатого этажа открывалась унылая панорама родного города. Серые дома, припорошенные снегом крыши, вереницы автомобилей на улицах. Не люблю зиму за то, что она полностью вытравливает все цвета, оставляя только белый, черный и серый. Даже разноцветные автомобили отсюда выглядели блеклыми.

Я попытался открыть окно, но ручка не поддавалась.

— Почему я должен верить, что мы действительно находимся на двенадцатом этаже гостиницы?

— Не понял, — удивился Иванов. — А что там, за окном? Пальмы на лазурном берегу или тундра?

Он подошел, выглянул и недоуменно посмотрел на меня.

— А вы можете изобразить за окном и лазурный берег? — не остался я в долгу. — То-то вы щелкали пультом управления... Это что — экран?

Иванов развел руками, взялся за оконную ручку, повернул и распахнул окно. В кабинет ворвались морозный ветер и далекий шум улицы.

— Теперь верите? — раздраженно спросил он. — Можете прыгнуть, чтобы окончательно убедиться, где мы находимся. Удерживать не буду.

— А почему я не смог открыть окно?

— Потому, — повышая тон, сказал он, — что ваши отпечатки пальцев не зарегистрированы в программе допуска. Еще вопросы будут?

— Будут, — многозначительно пообещал я, прошел к столику и сел.

Иванов закрыл окно и присел на подоконник.

— А я не буду отвечать, пока не услышу ответ на свой вопрос. Что же вы там такого увидели вчера на моем лице? Очередную родинку?

— Если бы... Растерянность при виде того, как я прохожу сквозь стену.

— Естественная реакция любого человека, — невозмутимо заметил Иванов. — Вы ожидали, что я буду восторгаться? Не та ситуация — вы были не на арене цирка.

— Зато вы явно ощущали себя на театральных подмостках, — парировал я.

Иванов внимательно посмотрел на меня.

— Продолжайте, — бесстрастно сказал он.

— Вчера я поверил в искренность ваших чувств, но сегодня получил неоспоримое доказательство, что вы знакомы с техникой прохождения сквозь стены.

— И что это за доказательство?

Тон у Иванова по-прежнему был бесстрастным, но правая бровь насмешливо приподнялась.

— Не понимаете? Тогда объясните, каким образом я, находясь почти в ста километрах от города, попал в офис «Горизонта»?

Мгновение Иванов с удивлением рассматривал меня, затем невесело хмыкнул.

— Если бы вы вчера задавали такие вопросы, я бы не взял вас в стажеры...

От намека, что в таком случае я подвергся бы выбраковке, меня покоробило, но я сдержался.

— Не путайте божий дар с яичницей, — продолжал Иванов. — Телепортационный створ имеет стационарное размещение и потребляет уйму энергии. К тому же он совмещает только две пространственные точки со строго фиксированными координатами. Вы же прошли сквозь стену без какой-либо аппаратуры, словно бестелесная голограмма. С подобной техникой, как вы выражаетесь, не только мы не знакомы, она никому не известна.

— Даже так? — с иронией заметил я и попытался, копируя Иванова, заломить бровь. Не знаю, получилось или нет, но выпад прошел мимо цели.

— Не даже, а именно так, — спокойно поправил он.

— А каким тогда образом исчез холодец из тарелки в «Театральном кафе»? Что-то я никаких телепортационных створов не видел.

— Не было никакой телепортации, — вздохнул Иванов, встал с подоконника, подошел к столику и сел в кресло. — Есть такой термин — гипнотическая мимикрия.