Все или ничего - Джудит Крэнц

Но основное внимание на первом курсе отводилось тонкостям освещения. Освещение в помещении, предавалась размышлениям Джез, никогда не бывает естественным, представляя собой миллиарды вариантов и комбинаций самых разнообразных искусственных светильников, когда-либо изобретенных человеком, начиная от простейшей лампочки и кончая самым современным прожектором. А суровая простота объекта, который необходимо осветить! Самое волнующее задание, которое они получали, – сфотографировать тюбик зубной пасты; по крайней мере, тут дозволялось выжать немного пасты и поискать желанную форму. Однако и это послабление выпало им только в конце года как награда за достигнутые успехи.

Начальный курс по освещению на втором году обучения завершался работой над фотографией-натюрмортом, которая, как объяснили Джез, в будущем может стать значительной финансовой поддержкой для студентов.

Этот вид фотографии включал в себя все, что можно было расположить на устойчивой, неподвижной поверхности, начиная от флакона духов и кончая тостером, от бриллиантового колье до сковородки. Пока же Джез, как и другие студенты-первогодки, девяносто процентов которых составляли юноши, слушала курс по освещению и фотографировала болты и гайки – в буквальном смысле, – денежные банкноты, чертежные кнопки и кристаллы соли. Ничего такого, что могло бы испортиться, сгнить или завянуть: ни цветка, ни яблока, поскольку каждый предмет должен был служить веками, позволяя все новым и новым поколениям студентов ломать голову над правильным освещением, давно уже расписанным и растолкованным в учебниках, ни один из которых не оставлял места для импровизации.

Задания по постановке освещения были настолько трудными и выматывающими, что этот курс в фотоделе приравнивался к первому году больничной практики. Мало кому из студентов удавалось выспаться в течение тех долгих недель, когда они решали задачу оптимально выгодного освещения гвоздей, пуговиц или катушек с нитками. За редким исключением, к которому относилась и Джез, знающая наверняка, что не станет заниматься подобным занудством, студенты отдавали должное этой долбежке, благодаря которой могли справиться с любым освещением на земле, а то и в космосе, если только удастся добраться туда со вспышкой, осветительными приборами или даже просто с коробкой спичек.

В восемнадцать лет Джез считала себя более взрослой, чем ее сверстники-юноши, не испытывая особого интереса ни к кому из этой шумной оравы, в поте лица корпевшей над линзами и фокусами и с придыханием обсуждавшей только свои «Лейки» и «Никоны». Хоть бы один из них когда-нибудь поговорил об игроках команды «Лэйкерз», думала девушка, прислушиваясь к их болтовне... Но нет, все это стадо сверстников лишь изумленно уставилось бы на нее, спроси она их о шансах нового защитника этой команды, Волшебника Эрвина Джонсона. Джез находила Джонсона слишком высоким для защитника; как нападающий он мог бы быть куда результативнее, но отец, игравший в баскетбол всю жизнь и не пропускавший вместе с Джез ни одного матча, уверял ее: коль скоро Джерри Уэст, менеджер «Лэйкерз», выбрал из всего колледжа именно Волшебника, значит, на то у него были самые веские причины.

Тони Гэбриел так и не смог бы ответить, почему он согласился прочитать лекцию в Центре искусств поздней весной 1979 года. Вовсе не в его духе было тратить время на разглагольствования и ответы на вопросы, но той весной он на пару дней заехал в Лос-Анджелес перед тем, как отправиться в Никарагуа, а новый декан Центра, Дэвис Коллинз, его старый приятель, как раз переживал свой четвертый развод. Место декана Коллинз выбрал из соображений безопасности: оно накрепко привязало бы его к дому, реши он очередной раз жениться.

– Если б ты не влюблялся каждый раз до потери сознания, Дэйв, ты бы не мучился сейчас разводом, – посочувствовал приятелю Гэйб. – Пора бы уж завязать с этим.

– Ну, не у всех же твоя выдержка, друг. Людям случается и влюбиться.

– Четыре раза? – В голосе Гэйба звучало сомнение.

– Не требуй от меня объяснений. Спустись с небес, пусть мои ребятки тебя чуть-чуть побоготворят. Они так упорно вкалывали весь год, что почти забыли, ради чего они здесь. Им необходимо вдохновение.

Аудитория оказалась переполненной, студенты разве что не свисали с потолка, и он устроил им настоящее шоу с показом диапозитивов, объясняя, где, когда и как был сделан каждый из этих известных всему миру снимков. После окончания лекции он еще добрый час отбивался от вопросов, втайне желая, чтобы к нему обратилась девушка, молча сидевшая в первом ряду, не сводя с него глаз, словно ее занесло сюда из каких-то диких лесов. Она до смерти хочет о чем-то его спросить, это же ясно, и он то и дело поглядывал в ее сторону, ожидая, когда же взметнется вверх тонкая рука. Но девушка продолжала неподвижно сидеть на своем месте, глаза ее под прямыми бровями горели сдержанным любопытством, а длинные волнистые волосы небрежно спадали на лицо.

Наконец Гэйб объявил, что лекция окончена и что ни на какие вопросы он больше отвечать не станет. Выдержав бурю аплодисментов, он начал собирать вещи, а аудитория за его спиной постепенно пустела. Когда он собрался уже уходить, девушка все еще оставалась на месте, по-прежнему не сводя с него спокойных вопросительных глаз. Нетрудно догадаться, чего она хочет, самодовольно подумал Гэйб. Очередная поклонница.

– Извините, мистер Гэбриел, могу я задать вопрос?

– Я уже ухожу, красуля, но почему бы и нет?

– Права ли я, считая, что искусство фотожурналиста на девяносто процентов зависит от обмана, болтовни и умения уговорить, чтобы его пустили в нужное место в нужное время, еще на девять и девять десятых процента – от простого везения оказаться в нужное время в нужном месте и только на одну десятую – от того, как сделан снимок?

– Можно сказать и так.

Заход как в романе, подумал он, и все же девица на верном пути, без сомнения.

– Вот и я так подумала. Я знала, что не хочу заниматься фотожурналистикой, но не понимала почему. Спасибо за откровенность.

Джез поднялась и уже прошла половину прохода, когда он окликнул ее:

– Почему вы остались после лекции?

– Я не хотела задавать свой вопрос перед целой аудиторией. Это могло бы показаться невежливым.

– Так вы боялись смутить меня?

Он вдруг почувствовал, что злится.

– Конечно.

Она еще быстрее зашагала к выходу. Он бросился следом, успев схватить ее за руку.

– Так объясните же, если от меня зависит только одна десятая процента, каким же образом мне чуть ли не единственному удается сделать настоящее фото? Мне, а не соседу?

– Я бы сказала, что вы просто везучий.

– Вы считаете, в том, что я делаю, нет мастерства?

– Мастерства? Конечно, есть. Именно мастерство. В этом-то и проблема. Я бы хотела, чтобы в моей работе было еще что-то.

– О небо, еще одна фанатка от искусства! Снимаете таинственные тени деревьев при закате, отражение гор в водоемах, степную траву, которую колышет ветер, и всякое прочее?