Ни пуха ни пера, лорд ректор! Зима в Крылатой академии - Ольга Райская

— А что должны быть?

Он поэтому предупреждал меня о мраке? Врет он все! Это милейшая и самая ласковая из стихий!

А потом наши взгляды встретились, и я пропала, утонув в сером омуте. Безумный водоворот закрутил и увлек куда-то в глубину, где никого… никого, кроме нас не было. Только он. Только я. И мрак на страже.

— Тэс… — прошептал герцог.

— Я… особенная? — зачем-то спросила я. — Особенная?

— Ты особенная, моя Тэс, — выдохнул он мне в губы прежде, чем приник к ним страстным поцелуем.

Хорошо, что я спросила. Потому что следующие несколько минут мы безудержно целовались. И произнести хоть слово было практически нереально да и не хотелось, честно признаться, потому что целоваться Светлость умел, любил и видно часто практиковал.

Даже в какой-то момент задумалась, насколько часто, и с кем именно? Стало неприятно, и я отстранилась. Правда, супруг ничего опасного для себя в моем измененном состоянии не заметил и напомнил:

— А теперь долги.

— Какие долги? — непонимающе захлопала глазами.

— Накопившиеся, Тэс. Накопившиеся, — кивнул герцог, показывая, что таки да, долги есть и весьма реальные.

— Много накопилось? — уточнила я, потому что…

— Раньше начнем, быстрее отдашь, — пообещал муж. И когда только успел перенять мою манеру общения? Схватывает на лету!

И меня снова поцеловали. Сладко. Крепко. И до дрожи чувственно.

Уже засыпая, подумала, что дневник Толди так и остался непрочитанным.

Глава 16

А просыпалась я снова, как заправская куртизанка, принимая, как мне казалось, выгодные позы, но… снова обломалась, потому что мужа и на этот раз уже не было, хотя за окном все еще мерцали звезды. Эх…

Отчаяние не наступило, потому что рядом на подушке лежал прекрасный пурпурный цветок. Хрупкие нежные лепестки казались такими идеальными и свежими, что не оставалось сомнений — его сорвали совсем недавно. Его сорвали для меня. А рядом обнаружила записку и едва не заплакала. От счастья? О, нет! Как раз от отчаяния. Всего одна фраза, несколько слов, но написанных на языке, который знали здесь все, кроме меня. Где вселенская справедливость, я вас спрашиваю? Где? И почему она обходит меня стороной, словно прокаженную?

Рядом кто-то деликатно откашлялся. Я испуганно перевела взгляд и…

— Вынырнула.

Сколько укора было в одном слове! Сколько невысказанных претензий и обиды! Столько, что мне немедленно стало стыдно. Лош же все видел, он же… А мы же… Мамочки!

— Откуда? — тем не менее, осторожно полюбопытствовала я.

— Знамо откуда — из пучины! — ответил попугай.

— Из какой еще пучины?

— Какой-какой… Пучины страсти, вот какой! Ах, Ори! Да, Ори! Моя девочка… Муж мой… Тьфу! Сколько ненужных телодвижений, прежде чем снести элементарное яйцо! — заявили мне.

И стыдно стало. Капельку. Совсем ненадолго. Потому что приличия должны быть не только у хозяев, но и у их питомцев.

— Мог бы и не смотреть. Тебя никто не привязывал и в клетку не сажал, извращенец! — дала птицу решительный отпор.

— Кто-о-о-о-о? — протянул он.

— Вуайерист в пальто! — отчеканила я.

— Ну ты, мать, ругайся, да меру-то знай! — пошел на попятную аррел. — Я и ушел, не сомневайся. Больно мне надо на ваши игры смотреть…

Выглядел он при этом изрядно помятым, но несломленным. Не стоило продолжать неприятную тему, да и хорошие отношения всегда важны, а в любом конфликте виноваты обе стороны.

— Прочитать сможешь? — показала Лошару записку.

— Я, вообще-то, птица. Нам не положено, — напомнил мне аррел. — Наверняка, бред банальный. Спасибо за ночь, твои глаза, как вишни на морозе или другая чушь.

Ну и ладно. Научусь грамоте, сама прочитаю! Записку я бережно вложила в дневник предка леди Тасии, который так и лежал здесь же, на прикроватном столике.

— Герцога твоего король вызвал, — снизошел до объяснений попугай, хотя я ни о чем таком и не спрашивала. — Он тихо уходил, чтобы тебя не разбудить. А потом вот с цветком вернулся. Редким, кстати. Дорогим.

— Надо его в воду поставить! — спохватилась я.

— Успокойся. Он почему такой дорогой?

— Почему?

— Потому что долго не вянет. Неважно в воде цветок стоит или лежит у тебя на столе. Магические свойства такие, — просветил попугай.

Как же непривычно слушать о магии, когда сам родился в мире, где ее нет!

— Есть хочется, — вздохнула я, глядя на звезды за окном, которые даже не думали гаснуть. А значит, если сейчас послать кого-нибудь за едой это покажется странным и привлечет внимание к тому, чем мы с Ори тут занимались вместо ужина. Нет, пожалуй, на такое я не отважусь никогда.

— Ветчину будешь? — Лошариус продолжал удивлять меня своим лояльным отношением.

— А есть? — да, это было проявлением надежды, потому что птиц вполне мог и пошутить.

Но нет… Он оказался честен. Об окружающих нужно все же думать лучше.

— Ты же своего приказа не отменяла, вот ее и принесли, пока вы… — Я напряглась, соображая, пока мы что? — Расслабься! Пока вы дрыхли оба. Вон в той тарелке. И графин имеется.

Спасибо Фриде! Спасибо Лошику!

— А ты? Будешь? — покосилась я на попугая.

— Сыт на неделю вперед. Тобой накушался до икоты. Завтра в академии тебе артефакт покажу, который излишки магии собирает. Твой-то крылатый снова не удосужился рассказать, хоть и переживал за тебя.

И снова это спокойствие и подозрительная забота.

— Лош, ты здоров? — спросила в лоб, чтоб не ходить вокруг да около.

— Что со мной станется на такой-то диете? — откликнулся птиц. — Ты, давай, с едой не затягивай. Зря я что ли тебя будил раньше? Нам еще дневник читать.

Я внимательно посмотрела на тетрадь Тануша, потом на аррела, который почему-то избегал моего взгляда, и переспросила:

— Нам?

— Ой, какая разница — нам или тебе? Не придирайся к словам, Настасья! Ешь и за дело! — грузная птица повернулась ко мне… будем считать, что хвостом, всем своим видом показывая, что разговор закончен, и больше пояснений не будет.

Ну, дневник, так дневник. В общем-то, я и сама собиралась его прочесть, только все время что-то случалось. На тарелке оказались два больших ломтя хлеба, накрытых толстыми кусками розовой ветчины, а в графине — молоко. Неплохо! Как раз для подкрепления сил.

И когда я откусила приличный кусок от первого бутерброда, открыла, наконец, тетрадь. А потом прочла первые строки и обомлела…