Ключ от Королевства - Марина и Сергей Дяченко

Впервые за много дней очистилось небо. Косые лучи лежали на щербатых стенах из серого камня. Одна башня чернела, когда-то сожжённая, другая наполовину обрушилась. Ров был пуст, мост опущен. И — ни души.

Я подняла посох. Опасность в замке была, но старая, приглушённая. Наверное, крыша грозила обвалиться. А может, ядовитые змеи поселились в развалинах.

— А давай туда не пойдём, — тихо сказала Эльвира.

— Там не опасно.

— Просто неохота.

Мне меньше всего хотелось смеяться над её трусостью.

— Если подняться на башню, — предположила я неуверенно, — можно осмотреть всё вокруг. Вдруг здесь поблизости есть безопасное место? А мы его пропустим?

— А как ты поднимешься на башню? — возразил принц. — Тут же всё от одного чиха развалится…

— Посмотрим. — Я поудобнее перехватила посох. — Давайте поглядим: вдруг здесь найдётся что-то хорошенькое для нас?

Хорошенькое нашлось. Во-первых, колодец с чистой водой, глубокий, но с хорошо сохранившимся ведром на цепи и скрипучим воротом. Во-вторых, домик для стражи — во всяком случае, мы решили, что именно стража моста обитала здесь раньше. Эта простенькая с виду постройка не сгнила и не развалилась, хоть дерево и почернело от времени, пусть земляной пол порос травой и мхом. Принц нарубил еловых веток, мы устлали в хижине пол, развели огонь в маленькой глиняной печке и впервые за много дней устроились с каким-то подобием комфорта.

— Я там кролика видел, — сказал принц.

Я оживилась:

— Да? Пойдём на охоту?

— Поздно, — сказала Эльвира. — Темнеет… Что мы, ночь не переночуем без вашего кролика?

Ей нездоровилось в последнее время — болел желудок. Она сильно исхудала, ослабела, но есть почти не могла; я надеялась, что, когда мы добудем нормальную пищу, здоровье принцессы пойдёт на лад.

— Ночь мы, положим, переночуем. — Принц с хрустом потянулся. — Но завтра на рассвете… Как их ловят вообще-то?

— Поймаем и голыми руками. — Я смотрела на огонёк печи, это было стократ прекраснее любого телевизора. — И запечём… Или сварим? Или половину запечём, а половину сварим?

— Тише, — сказала вдруг Эльвира. — Вы ничего не слышите?

Мы с принцем сразу замолчали.

Издалека приближался шум. Сначала он был смутным, почти неразличимым, но уже через пару минут можно было разобрать мерный конский топот. Бряцание металла. Стук колёс. И — от этого звука меня мороз продрал от макушки до пяток — пение трубы. Знак, что поход продолжается и обозу нельзя отставать…

— Оберон идёт! — прошептала я в ужасе и восторге. — Это наши…

Эльвира и принц побледнели так, что даже отблески огня в печи не могли придать их лицам тёплый оттенок.

Звук каравана приближался.

— Погоди! — шёпотом взмолился принц. — Подожди… минуточку…

А у меня и у самой пропало желание бежать навстречу. Ведь придётся отвечать. Прямо сейчас. И что я скажу?!

Мы втроём припали к маленькому окошку. Вот показались флажки на копьях… Белый конь и его всадник, на голове всадника блестела корона…

Это был не Оберон.

Замерев, сдавив ладони друг друга, мы смотрели, как появляются один за другим люди. Всадники и пешие. Кареты. Телеги. Снова всадники… Много, длинная вереница, целое Королевство…

Ночь просвечивала сквозь их тела, одетые в лохмотья. Серые призраки-слуги шагали за обозом. Призрак-король восседал на дохлом коне, торчали сквозь кожу круглые лошадиные рёбра. На ногах у идущих звякали ржавые железные башмаки. Призрак-трубач поднял ржавую трубу…

Только не привал! Пожалуйста! Только не привал!

Трубач сыграл «долгую дорогу».

Караван миновал замок, даже не глянув на него. Последние из идущих давно скрылись в темноте, а мы всё стояли у окошка, держа друг друга за руки и не произнося ни звука.

В эту ночь я совсем не спала. Я думала о нашем Королевстве — том, которое мы покинули. Об Обероне. О Гарольде и его матери.

Что, если их ждёт такая же участь? Если они не найдут пристанища и обречены бродить вечно, безостановочно, в железных башмаках?

Печка остыла, в домике стало холодно. Я выбралась наружу (приближался рассвет) и побрела на разведку.

Обойти замок по кругу не удалось: противоположный склон холма был изрезан оврагами и заплетён колючими кустами. На дне рва пузырилась какая-то грязь; я осторожно перешла мост, вошла в открытые ворота и остановилась в нерешительности.

Пустота, гниль, запустение. Ржавое оружие на полу. Человеческий костяк на подступах к лестнице, рядом сломанное тусклое лезвие — кто бы он ни был, но умереть ему посчастливилось прямо на боевом посту…

В дальнем тёмном углу ещё кто-то лежал, но я не стала его разглядывать. Осторожно обойдя останки на лестнице, двинулась вверх по ступенькам. Разрушенный замок был пуст, только звук моего сердца, дыхания да жалобное бурчание в животе нарушали тишину. И я совсем было успокоилась, когда навстречу мне шагнул из-за угла кто-то чёрный, невысокий, с горящими зелёными глазами.

— А-а-а!

Струя огня ударила из навершия посоха. Чудище пропало — не умерло и не смылось, а просто исчезло. Трясясь, я заглянула за угол: передо мной висели на стене остатки серебряного зеркала, когда-то искусно отполированного, а теперь закопчённого дочерна, с рваной дырой посередине.

— Опа, — сказала я жалобным голосом.

Через несколько пролётов обнаружилось ещё одно зеркало, и то, что я в нём увидела, неожиданно мне понравилось. Девочка, глядящая на меня из Зазеркалья, была, конечно, чумазая и растрёпанная, с губами, обмётанными лихорадкой, с незажившей царапиной на носу, — но глаза, налитые зелёным огнём, внушали уважение. От одного такого взгляда нормальный человек кинется бежать без оглядки. Даже чудовище сто раз подумает, прежде чем напасть. К тому же очень внушительно выглядел посох: я держала его небрежно и одновременно цепко, так что сразу было видать: это не игрушка и не бутафория. Навершие посоха озарялось то спокойным зелёным, то мрачным красным огнём.

Вот бы Оберон меня сейчас увидел…

После этой мысли мне сразу расхотелось любоваться собой. Вздохнув, я двинулась дальше — предстояло отыскать безопасную дорогу наверх.

Чёрная от копоти, сморкаясь и чихая, я выбралась на вершину обгоревшей башни в тот самый момент, когда из-за леса выглянуло солнце.

Зажмурилась, сменяя ночное видение дневным.

Открыла глаза — и снова зажмурилась от яркого мира вокруг, от ветра, забивающего дыхание, от сияния солнечного диска, который наполовину ещё был скрыт горизонтом. Потёрла воспалённые веки. Посмотрела в третий раз.