Последний сад Англии - Джулия Келли

— Больше не получишь ничего, до самого чаепития вечером, — напомнила она мальчику.

Следующий кусок, который Бобби откусил, был поменьше:

— Где мамочка? — спросил он с набитым ртом.

— Она должна оставаться дома, ведь у нее работа на заводе, — ответила Стелла. Письмо от сестры, с такими несправедливыми словами, казалось, обжигало, даже через карман и было тяжелым, как камень.

— Почему она не может работать тут? — спросил он.

— У нее очень важная работа, она помогает фронту, — объяснила она. Джоан бы очень понравилось, услышь она, как ее сестра говорит это.

— Я хочу помогать.

— Это очень опасно, даже для таких больших мальчиков, как ты, — сказала она.

Его глазки расширились, в них заблестели слезы.

— Мамочку ранят? — спросил он тоненьким голосочком.

Божечки, во что же сейчас она ввязалась. Она неумело обняла мальчика:

— Твоя мама в безопасности.

— Я хочу, чтобы она была тут, — захныкал мальчик.

— Она не может, Бобби, — Стелла пыталась его утешить.

— Но там бонбы!

Она отпрянула, потрясенная:

— Почему ты думаешь, что там будут бомбы?

На другом конце помещения кухни, она это почувствовала, миссис Грант и мисс Паркер изо всех сил старались делать вид, что не обращают на эту сцену никакого внимания. Одной только миссис Джордж была дарована благодать не таясь, а с милосердной жалостью, сложив руки под грудью, глядеть на этот обмен репликами.

— В школе один мальчик сказал, что фашисты взорвали Лондон, а еще они взорвали Коверти, — рыдал Бобби, уткнувшись Стелле в грудь.

— Правильно говорить «Ковентри», — поправила она его. Когда она заметила, что миссис Джордж смотрит на нее неодобрительно, то добавила: — Фу, какую мерзость сказал тот мальчик.

— Он сказал, что на мамочку упадет бонба, — он продолжал плакать.

Миссис Джордж покачала головой, показывая свое отвращение к бессердечию другого мальчика, Стеллу это утешило, теперь она знала, что они едины, по крайней мере, на этом фронте.

— Бобби, — она ласково положила ладонь ему на голову, — Обещаю, что с твоей мамой не случится ничего плохого. — Джоан для этого слишком везучая. — А тебе пока надо пожить тут. Тебе разве плохо в Хайбери Хаус?

Весь перед ее блузы промок от его слез. Но при этих словах он поднял свою головку и кивнул.

— Ты станешь играть с мастером Робином всеми его хорошенькими игрушками. Когда он отлепился от нее, она поморщилась при виде потоков слез и соплей, которыми мальчик измарал ее блузу. Она хотела, было, тотчас бежать к себе наверх, чтобы переменить одежду, но вместо этого вытащила свой застиранный, но чистейший носовой платок и утерла личико племянника.

— Он милый, — шепнула она ему.

— Думаю, твоя мама хочет, чтобы ты в Хайбери отлично провел время, а когда вернешься домой, у тебя останутся чудесные воспоминания о днях, прожитых тут. Не так ли?

— Да.

Она наклонилась таким образом, чтобы ее глаза и глаза мальчика находились на одном уровне: — Итак, сегодня никакого рева больше?

Он кивнул.

— Хорошо. Тогда хочешь еще хлебушка? — спросила она, хотя с трудом могла представить, что на этот комковатый хлеб польстится кто-нибудь, кроме вот этого пятилетки, который никогда не ел хорошо поднявшихся буханок из белой мягкой муки.

— А можно еще с джемом? — он глядел на нее из-под своих длинных ресниц.

Сама удивляясь себе, Стелла фыркнула и засмеялась:

— Можно, нахаленок ты этакий. Но только сегодня.

За джемом она пошла в буфет — банка с джемом была убрана на высокую полку подальше от маленьких ручонок. Бобби знал, что джем, намазанный на его хлеб, был редким угощением. Стелла за два военных года едва ли хоть раз позволила себе попробовать джем. Сахар, шедший на него, был слишком дорог. Два раза по осени, когда приходила пора закатывать в банки урожай ягод, она обнаруживала, что тех продуктовых купонов, которые причитались маленькому семейству Саймондсов, не хватало, чтобы наскрести достаточно сахара на варку джема, и это не считая прочих нужд.

Когда она вернулась, то обнаружила, что Бобби экзаменует Мисс Паркер на предмет того, что она знает о ежиках, совершенно сбив с толку эту молодую женщину, уроженку города Лидс, которая до своего приезда сюда, в графство Уорикшир, ни одного из этих созданий, вероятно, и видом не видывала.

Стелла отрезала еще один тонюсенький ломтик хлеба и открутила крышку банки с джемом. И точнехонько в тот момент, когда она озиралась вокруг в поисках ножа для масла, кто-то подошел к ней неслышно с другой стороны огромного кухонного разделочного стола. Она подняла взгляд и заметила миссис Джордж, которая…улыбалась.

— Вы очень хорошо с этим справились, мисс Аддертон, — сказала та.

Я не знаю, что делаю! Стелла хотелось кричать. Скажите мне, что делать!

— Со временем станет полегче, — продолжала миссис Джордж.

— Я ему не мать, — сказала Стелла.

Миссис Джордж покачала головой:

— Сейчас для этого мальчика самый близкий человек на всем белом свете — это вы.

Стелла взяла протянутый ей нож молча, без единого слова.

Как только Бобби разделался со своим вторым перекусом, тетушка выпроводила его из кухни, чтобы он пошел дальше играть, а сама принялась сервировать чайный поднос для миссис Саймондс. Хотя свежие чайные листья для заварочного чайника имелись, но муки было совсем немного, поэтому Стелле, чтобы испечь сконы[45], пришлось прибегнуть к овсяной муке и затворить тесто на воде. На масле она пекла сконы последний раз очень давно, еще на Рождество.

Стелла осторожно несла поднос вверх по лестнице для слуг. Вообще-то его следовало бы отнести Дороти или миссис Диббл, но они обе по уши погрязли в стирке: стало невозможным отсылать грязное белье в прачечную теперь, когда стольких прачек мобилизовали на военную службу, а оставшихся завалил своей стиркой госпиталь.

Умело семеня гусиным шагом, ставя одну ногу перед другой, не отрывая стоп друг от друга, она продвигалась вдоль по коридору, миновала то, что раньше было гостиной на две персоны, затем то, что некогда было обеденной залой, таким образом добравшись до утренней комнаты и остановилась на ее пороге. Она постучалась и лишь затем толчком отворила дверь, как научила ее Миссис Диббл.

— Это чай, мисс Аддертон? — спросила миссис Саймондс. В той части комнаты, откуда прозвучал ее голос, кроме нее, сдвинув стулья, сидели также мисс Синтия, старшая медсестра МакФерсон и какой-то священник, который одновременно являлся и пациентом.