Потому что (не) люблю - Стася Андриевская

— Не верю, что она… — слова застряли в горле, я несколько раз тряхнул головой, пытаясь прийти в себя. — Не верю! Она не могла. Мы ещё в прошлый раз разобрались с этим, она прошла лечение и не раз говорила, что никогда больше на это не пойдёт. Она где-то прячется, я уверен. Пытается ударить побольнее, потому что думает, что я ей изменил, но когда-нибудь всё равно вернётся, и мы разберёмся и с этим. Просто, в этот раз, она, конечно, превзошла себя. И дело ведь не только во мне. Я, например, даже не представляю, как сообщать тестю. Что говорить?

— Начни с правды. Один хрен она теперь всплывёт.

— Говорю же, я ей не изменял! Меня конкретно подставили.

— А я не об этом, а про ребёнка на стороне.

Я оторопело повернулся к нему. Кирей кивнул.

— Маринка сказала. А она, как я понял, узнала как раз в тот период, после которого у вас начались текущие траблы. — Глянул на меня. — Ну что, теперь сложились пазлы?

— Твою мать… — обхватывая голову руками, осел я на корточки. — Твою мать…

— Я тебя не сужу, братан. Ребёнок — это, всё-таки, дело такое, личное. Тем более, в вашей ситуации. Но одного не понимаю — на что ты рассчитывал-то? Скрывать его до конца дней?

— Твою мать… — как заведённый повторял я, всё глубже и глубже осознавая масштаб катастрофы.

— Но теперь это всё равно вскроется, так что… Сам понимаешь, лучше пусть тесть узнает от тебя, чем от журналистов.

— Я не мог ей сказать, — словно в какой-то дурацкой детской попытке оправдаться, начал я. — Сначала из-за неё, а потом уже сам зассал. Знаю, что дебил, но… Твою ма-а-ать…

— Ну вот, видишь, ты не смог, а добрые люди запросто. Так оно обычно и бывает.

— Она не говорила кто?

— Кто слил? Нет, не говорила.

— А что вообще по этому поводу?

— Да тоже почти ничего. Она с трудом решилась открыться, поэтому я не стал заострять. Одно точно — для неё это не просто пустяки, дело житейское. Для неё это прям боль. Даже что-то типа мании. Мне так показалось.

Я кивнул. Точные слова — боль и мания.

— Поэтому я и не решался так долго. Но в ту ночь, перед тем как она сбежала, собрался. Клянусь, собрался. А она…

И я замолчал, вспомнив вдруг её натянутый смех в ответ на моё предложение поговорить и ту странную фразу, над которой думал потом ещё полночи: «Непременно поговорим! Ты ещё пожалеешь, что сам напросился!» Так что она имела в виду? И виновата ли в перепачканных брюках и найденных в машине трусах Славка, или это… спектакль одного актёра — Марины? Нет, подстава-то явно имеет место быть, но от кого она исходит?

Да ну, бред. Зачем ей такие сложности? Чтобы тупо сбежать? А смысл?

Но, с другой, стороны, лучше пусть это будет мой бред наяву и изощрённая Маринкина месть, чем подтверждённая версия её суицида.

Уже в ночь едва ли не пинками проводил упрямо упирающегося Кирея в аэропорт — исполнять срочные «контрактные обязательства» и, прямо там, на парковке, решительно набрал Краснодар.

Тесть выслушал дурную весть стойко и, лишь бросив короткое: «Вылетаю», уже к утру следующего дня был у меня. Прямых ходом проследовав на кухню и отказавшись не только от завтрака, но даже от кофе, строго сложил руки на столе:

— Давай. С самого начала и по порядку. — И пока я рассказывал, смотрел хмуро и сосредоточенно, словно читая меня между строк.

Он был похож сейчас на того самого опера Иванова, который через великое не хочу доверил мне когда-то свою дочь и который предупреждал тогда, что, если что-то пойдёт не так — оторвёт мне бошку. Правда, по итогу чаще всего оказывался на моей стороне, Маринка даже ревновала поначалу, но вот сейчас, кажется, готов был выполнить угрозу.

— Молодец, зятёк, — наконец нарушил он повисшее после моего рассказа молчание. — Ничего не скажешь, молодец! Н-да уж. — Озабоченно поиграл пачкой сигарет. — Пацан-то хоть точно твой?

— Точно. Я проверял.

— Н-да уж…

Опять помолчали.

— Да поймите, я не мог его не принять! Но и Маринке сказать… Ну как?

— Ка?ком кверху! — зло фыркнул тесть. — Наблядуют, а потом — как? Сразу думать надо было, до того КАК, тогда и какать бы теперь не пришлось! — Засопев, ожесточённо растёр подбородок. — Ладно, чего теперь. Обратно не засунешь, а малой не виноват, что родители идиоты. И правильно сделал, что не бросил, за это уважаю. Но за остальное — вот яйца бы тебе оторвать! — Сунул в губы сигарету, но так и не прикурил. Замер, задумчиво поигрывая зажигалкой. — Не верю я, что Маринка утонула. Пока своими глазами тело не увижу, не поверю! — Поднёс наконец зажигалку к сигарете, и я заметил, как подрагивают его руки. Но всё равно, держался молодцом. — А что девка эта, которая в подставу сыграла, нашлась?

— Нет. Как сквозь землю провалилась. Но мои СБшники её ищут.

— Правильно. Надо найти обязательно, она явно тут неспроста. Что следак говорит, какая основная версия вырисовывается?

— Пока ничего не говорит, только туману нагоняет, намекая, что это может быть убийство.

— Мм? — выпустил тесть дым через нос. — А что, есть основания?

— Да какие основания?! — взорвался я. — Он же на меня тень наводит, а я скорее сам убился бы, чем Маринку… — Замолчал. Глупые слова. Лишние. Тесть и так знает, на что я ради неё готов.

Он долго молчал, так ожесточённо затягиваясь дымом, что аж захлёбывался и кашлял, но упорно курил. И даже не прятал дрожь в руках, просто глушил боль горьким куревом и пытался справиться с эмоциями. Наконец, поднял на меня тяжёлый взгляд:

— Молись, чтобы никакие. Потому что, если выяснится, что за всем этим стоит чья-то попытка упечь тебя за решётку из-за бизнеса, а в расход пошла Маринка… Я тебя… — красноречиво сжал кулак, но покрасневшие глаза предательски блестели. Наверное, из-за дыма.

А через пару дней ему стало плохо с сердцем. Скорая приехала вовремя. Диагностировали предынфарктное, стресс и переутомление, рекомендовали лечение и покой. Тесть ожидаемо заупрямился, но тут уже, нарушив все его указания, из Краснодара примчалась Оксана с детьми и, сообща, мы убедили его, что лучшая помощь в данном случае — это отсутствие дополнительных проблем. Пообещав держать в курсе дела, я устроил его в лучшую лечебницу поближе к дому и обеспечил комфортный проезд до места. Это был максимум из того, что я мог. На прощание он крепко сжал мою руку:

— Ищи, Магницкий. Ищи. И только попробуй сдаться!

Лизка прятала слёзы и нахмурено молчала, и я видел, что она на меня дуется. Значит, винит. Оксана же мягко положила руки мне на плечи, заставила посмотреть ей в глаза:

— Дань, мы с тобой. В любом случае. Ты же знаешь, Марина она такая — скорая на расправу, но отходчивая. Но она бы не стала… — Замялась. — Нет, я не думаю. Ты, главное, тоже держись и не теряй надежды. — А у самой на глаза тут же набежали слёзы, и дальше уже я обнимал её утешая.