Последнее купе - Андрей Воронин

– Да, – сказал Захар. – Если ты не снимешь этот блядский трос с моей шеи, тебе понадобится очень много солпадеина, Жора. Целый аптечный склад.

– Не прыгай. Железку уронишь.

Разорвав зубами упаковку, Жора достал инструкцию, бегло просмотрел и выкинул. Сжевал две таблетки.

– Нет, скажи: ты от Сивого? Ты – курьер? – не унимался Захар.

– Я уже сам не знаю, кто я такой, – сказал парень. – От кого, от чего, куда и зачем. Я тут двое суток втолковывал людям, что никакой я не курьер, обычный пассажир, а они не верили. Может, я и в самом деле курьер, хрен меня знает. Бандит. Серийный убийца. Хочешь, глаз на жопу натяну? Или пощекочу под мышками?

Захар, который в девяносто первом присутствовал при публичной казни через повешение в Порто-Пренс, прижал железку к груди и сказал:

– Не надо. Спасибо.

1.

Синий фургон примостился на обочине грунтовки, съехав правыми колесами на траву – в анфас он напоминал Пизанскую башню. Жора остановил свой «таурус», не доезжая десятка метров. Посигналил фарами, вытянул из-под сиденья разводной ключ, положил его на колени и стал ждать.

Вскоре от фургона отпочковалась темная фигура, она направлялась к Жоре.

– Захар? – послышался негромкий голос.

Это был Клим. Похоже, он дежурил один.

Значит. четверо сидят в машине. Хотелось на это надеяться.

– Это ты, Захар?

Жора еще раз приветливо мигнул фарами. Клим чертыхнулся. Он подошел к машине, наклонился. В квадрате окошка нарисовалось его бледное, как луна, лицо.

– Ты что, приклеился там, труханый му…

Жора приподнял разводной ключ и с силой тюкнул Климу в лоб, точно в центр. Послышался короткий плотный звук. Клим отшатнулся и рухнул на грунтовку.

– Что я здесь вообще имею? – произнес Жора.

Он газанул до плешки. «Таурус» зарычал, едва не взбрыкнув задними колесами, и рванулся вперед. До того, как поравняться с фургоном, Жора вывернул руль влево и съехал с дороги, развернувшись к ней задом под углом девяносто градусов.

В фургоне мигнул свет. Мигнул и погас.

– Просыпайтесь, просыпайтесь, мальчики. Пора принимать процедуры, – бормотал Жора. Он включил заднюю передачу.

«Таурус» вздрогнул и попятился к дороге, набирая скорость. Машину подбросило на какой-то кочке, она вылетела на грунтовку, сверкая высокой плоской задницей, а затем с ходу влепилась в фургон.

Жору бросило грудью на рулевое колесо. По крыше «тауруса» забарабанили осколки стекла, в зеркале заднего обзора суматошно мигал свет. «Мальчики» просыпались.

Подав чуть вперед, Жора снова протаранил фургон. Потом еще раз. Синяя громадина дрогнула, покачнулась, внутри послышались крики. Выстрелы. В разбитом окне показалась чья-то фигура с дробовиком наперевес – никак Валентин. Он явно нацелился спрыгнуть на крышу «тауруса». Жора немного помог ему, в очередной раз влепившись в бок фургона. Валентин вылетел из окна, как пробка, чиркнул животом по капоту и растянулся на дороге.

В этот момент фургон, накренившись, потерял равновесие. Он медленно встал на правые колеса, задрав левые вверх, словно огромная синяя собака, собирающаяся окропить траву. В салоне загремели канистры. Кто-то упал. Потом раздался звук, похожий на тяжелый вздох, загремело железо и стекло, и – бабах! – фургон завалился на бок.

– Что я здесь имею? – повторял Жора. – И кто я вообще такой?..

Когда он снова посмотрел в лобовое стекло, там маячила удивленная окровавленная морда Валентина. Лоб и щеки бандита пересекали глубокие вертикальные ссадины, кровь перемешалась с землей; Валентин стоял, покачивась, придерживая «моссберг» у бедра. В глазах его было крупными буквами написано непонимание. Скорее – ужас.

Жора спокойно выжал газ.

– Ты угадал, парень. Твои два очка. Я прямиком с того света, без пересадок.

Машину тряхнуло. Радиатор «тауруса» переломил тело, выгнул каким-то неестественным образом, швырнул на траву. Жора выключил двигатель. Достал из кармана пачку сигарет, которая досталась ему вместе с этой машиной и пистолетом. Закурил. И рука нисколько не дрожала.

Потом он вышел, подобрал ружье и направился к фургону. Из разбитого окна, словно из люка танка, как раз выклюнулась лысая, изрезанная стеклом голова Сарыгина.

– …Привет, Сарыгин. А руки твои где? Покажи-ка ручки, будь умницей.

Жора приподнял «моссберг» на уровень груди, подошел ближе. Сарыгин неторопливо выдернул наружу одну руку, потом вторую.

– Здравствуй, молодой человек, – проскрипел он. – Все-таки надо было тогда лимонку вслед тебе бросить… На всякий случай, верно?

– Надо было просто оставить нас в покое.

«Моссберг» сухо кашлянул дробью. Голова Сарыгина дернулась, откинулась назад, а потом исчезла в салоне, оставив на раме красный след.

Внутри еще оставались Хлус и водитель. Жора выстрелил по крыше, подождал. Выстрелил еще. Ничего не услышал, ни звука. Он отбросил ружье в сторону, достал «магнум». Лобовое стекло фургона было разбито, изнутри выглядывал чей-то желтый ботинок. Жора решил, что полезет здесь.

…Это был ботинок водителя. Сам он лежал, скрючившись, рядом с передним сиденьем. Кончался. Дробь, пробив крышу, угодила ему в живот и вывернула наружу кишки. Жора переступил через водителя и прошел дальше в салон.

Стекло. Брезент. Канистры. Ошметки поролона и кожи из простреленных сидений.

Хлуса здесь не было.

Испарился? Ушел? Или он ночевал в другом месте? Гадать можно до бесконечности, а можно вообще не гадать. Взгляд Жоры наткнулся на что-то знакомое. Рюкзаки. Он открыл один из них, увидел плотно уложенные полиэтиленовые пакеты с двойным швом посередине – в таких продают фасованный сахар-песок. Это наркотики. Героин. Тот самый гадский порошок, из-за которого третьи сутки продолжается весь этот сыр-бор.

Жора выбросил рюкзаки наружу через лобовое стекло. Прежде чем выйти отсюда, заглянул на всякий пожарный в бардачок, нашел там два бутерброда: с сыром, луком и колбасой…

И сразу почувствовал жуткий, волчий голод, которому было глубоко наплевать на рассыпанные рядом внутренности.

2.

В двух километрах отсюда протекала речка – полоса тихой воды между пологих песчаных берегов. Жора окунулся пару раз, затем повалялся на песочке. Доел бутерброды. Наложил чистую повязку на руку. Сжевал две таблетки обезболивающего.

«Какая долгая ночь», – подумал он. А может, уже утро? Или даже день? Но вокруг стояла белая прозрачная тишина, словно в каком-то фантастическом подпространстве – то ли у Артура Кларка, то ли у Саймака, – где нет ни ветра, ни времени, ни голосов, где не летают самолеты и не ходят поезда.