Клинки Порубежья. Книга 1. Окаянный груз - Владислав Русанов

– Да, – согласился подскарбий. – Теперь нет…

Осторожно ступая, вернулся Пятрок. Откашлялся, привлекая к себе внимание.

– Говори, чего уж там, – милостиво разрешил Зджислав. – Ушли?

– Ушли. Вокруг все тихо.

– Хорошо, – кивнул пан Куфар.

– Ну и слава Господу, что ушли. И что все тихо, тоже благодаренье ему… – Пан Богумил потер ладонь о ладонь. – Не отметить ли нам, братие, успешное дело? Чего стоишь, Зджислав?

Подскарбий тяжко вздохнул:

– Ой грех, твое преподобие, ой грех…

– Что ты скулишь, как щенок побитый? – нахмурился митрополит. – Давай доставай вино. А грехи я на себя возьму, коли ты такой нежный.

Пан Зджислав кивнул Пятроку, и тот, обернувшись молнией, притащил увесистый кожаный мех.

– Там и кружки, кажись, были! – Богумил не спрашивал, а утверждал.

– А то! – Пятрок тряхнул левой рукой, дозволяя содержимому тряпчаной сумки приглушенно звякнуть.

– Вот и чудно! Мастер Хнифур, подводи своих молодцев. Заслужили.

Оловянных кубков оказалось в сумке ровно семь. По числу оставшихся. Пятрок выдернул заменяющую пробку кочерыжку и ловко разлил густое, кажущееся в ночи черным вино.

– Ну, почтенные, – бывший патриарх Великих и Малых Прилужан первым поднял кубок, – за успех нашего дела. На погибель желтым «кошкодралам»!

Он поднес сосуд ко рту и задержался на мгновение, втягивая терпкий аромат напитка хищно вырезанными ноздрями.

– Ох, и хорошо вино!!! – Пятрок размашистым движением стряхнул недопитые капли на траву. – Еще по одной?

– Себе наливайте, – милостиво разрешил Богумил, не торопясь пригубливать.

Зджислав омочил пушистые усы, не поднимая глаз от питья.

Ординарец не заставил себя уговаривать. Мигом разлил остатки, не обидев карузликов. Со вздохом отложил мех в сторону. Дорогое вино, привозное, из Султаната. Не каждый день выпадает таким душу потешить.

Второй кубок пошел еще легче и приятнее, чем первый. На языке смешались сладость и терпкость, а едва ощутимая крепость приятно обожгла горло.

– Ох, хорошо! – мечтательно протянул Пятрок, кончиком языка слизывая последние капельки с усов. – Чудо, как хорошо!

И вдруг острая боль сжала его сердце, как когтистая кошачья лапа пойманную пичугу. Сжала, отпустила. Сжала сильнее…

Рука против воли рванула ворот, стараясь облегчить дыхание.

«Что ж такое? Что случилось?»

Пятрок хотел выкрикнуть эти слова вслух, но не смог. Горло стиснул спазм. Ни вздохнуть, ни охнуть, как говорится.

Он поднял ошалелые глаза и увидел, что мастер Хнифур стоит на коленях, придерживая бессильно обвисшего карузлика в зеленом гугеле – кажется, Эллюра. А где ж остальные? Затуманенный взор не давал в точности разобрать, что же происходит вокруг. Лишь яркая картинка – пан Зджислав Куфар, брезгливо отбрасывающий нетронутый кубок, – осталась в угасающем сознании Пятрока…

– Вот и все, Зджислав, а ты боялся.

Богумил аккуратно, не расплескав ни капли, поставил свой сосуд на землю. Медленно подошел к застывшим карузликам. Ни один из них не подавал признаков жизни.

– Наперстянка, – зачем-то проговорил архиерей. – Дешево и надежно. Эй, Зджислав, очнись!

Подскарбий хотел что-то ответить, но трясущаяся челюсть превратила слова в невнятное блеяние.

– Иногда, Зджислав, приходится брать грех на душу. Ради великой цели не зазорно. Пойдем, пойдем… Нам теперь молиться надо. Грехи отмаливать.

И он схватил совершенно потерянного пана Куфара за рукав, увлекая его во тьму.

* * *

Ендреку почти удалось приноровиться к неторопливой рыси. Или, может, сказалась привычка?

Все бы хорошо, но досаждали нехорошие мысли, роящиеся в голове.

Не стал ли он соучастником обыкновенной кражи? Добро, если обыкновенной, а то королевскую казну обчистили. Пусть не они обчистили, а все равно соучастники. Как он станет честным людям в глаза смотреть, если из похода живым вернется?

В том-то и дело… В коротеньком слове «если»…

Ендрек не льстил себе и своему мастерству воина. Скорее всего, он не достигнет даже пустынных берегов Стрыпы. Зато никто не сможет упрекнуть его в черной неблагодарности. Как там говорил Хмыз? Порубежники своих не бросают.

* * *

В загаженном отбросами переулке, в зловонной луже помоев, устроенной кухарками из трех шинков, умирал Издор.

Он уже не ощущал ничего. Даже боль куда-то отошла. Уступила место отупляющему безразличию, граничному между явью и бредом.

Пальцы бывшего карточного шулера сжимали края глубокой колотой раны. Тут же валялся корд, граненое лезвие которого покрывала черная кровь, свидетельствующая о проколотой печени.

Последней связной мыслью Издора было сожаление, что он так и не предупредит пана Войцека Шпару о готовящейся ловушке.

Найденный утром холодный, измазанный липкой грязью труп городская стража Выгова списала на политические разногласия. И вызванную ими пьяную драку. Что еще можно ожидать от малолужичанских разбойников? А происхождение покойного из окрестностей Уховецка определили почти безошибочно по отличному от местного покрою жупана.

Бело-голубых нынче в Выгове не жаловали. Поэтому обобранное до нитки тело Издора зарыли на пустыре неподалеку от красильной слободы. Более вонючего места десятник стражи просто не смог припомнить.

Небольшой городок Батятичи приютился между пригорком и сосновым бором в трех поприщах к югу от Выгова. Ничем не примечательное поселение многие годы не претендовало на гордое звание города. Так, не разбери поймешь что… То ли застянок, то ли большое село. Но удобное расположение – Батятичи оседлали тракт, ведущий из Выгова на Хоров, по праву почитающийся южной столицей Великих Прилужан, – постепенно укрепило купеческое и ремесленное сословия поселения. Городок обзавелся сперва гарнизоном реестровых, после выборным городским советом, а вскорости и пятиглавым храмом с местным игуменом.

Славились Батятичи тремя достопримечательностями.

Во-первых, гигантских размеров бюстом шинкарки Явдешки по кличке Цыця. Никому не ведомо, была ли тому причиной неведомая болезнь, или попросту телесное здоровье, но, как утверждали очевидцы, груди вышеупомянутой шинкарки не помещались в обычное доечное ведро. По одной не помещались, само собой. К сожалению, в настоящее время проверить досужие пересуды не представлялось возможным, ибо Явдешка вот уже лет пятнадцать как померла. Преставилась старушка в почтенном возрасте восьмидесяти девяти лет, окруженная толпой благодарных родственников – детей, внуков, правнуков и даже одного праправнука, которым оставила изрядное состояние и шинок с подворьем, разросшийся до размеров шляхетской усадьбы средней руки. Совестливые наследники расстарались, как могли, заказали маляра из самого Выгова, а кое-кто поговаривал, что из Руттердаха, и теперь шинок «Грудастая Явдешка», стоящий у самого въезда в город, украшал не только привычный глазу путешественника пучок соломы на высокой жердине, но и яркая, привлекающая внимание и радующая душу вывеска размерами два на три аршина. И захочешь промахнуться, а не промахнешься.