Спаси моего сына - Полина Рей

– Как узнал, куда лечу? И откуда у тебя номер рейса? – спрашиваю на отвлечённую тему.

Это ведь и неважно сейчас вовсе, но хватаюсь за возможность перевести разговор в русло, которое не станет откликаться внутри теми эмоциями, к которым сейчас совсем неготова.

– Ммм… если сдам её – мне обещано отрезать что-нибудь эдакое, – хмыкает Дарьялов.

– О, понятно. Юлька.

Ну, конечно, она. Сдала меня со всеми потрохами. Вот только сейчас у меня нет на неё и капли злости.

– Саш… послушай. Я тебе не врала, когда говорила, что нуждаюсь в передышке. – Произношу эти слова и рвано выдыхаю.

Сейчас, когда общаюсь с тем, кто стал спасением на переломе моей жизни, каждое произнесённое слово кажется фатальным. Пусть это спасение я и выдумала сама для себя. Пусть меня никто бы из моего окружения не понял. Сейчас знаю – я должна прежде всего думать о себе. Иначе попросту не выплыву на поверхность.

– Знаю, Соф. И я сейчас здесь совсем не для того, чтобы на тебя надавить.

– Я это чувствую… правда, чувствую.

Смотрю на Дарьялова внимательно. Сначала – в глаза, потом на губы его взглядом опускаюсь. Они в тонкую полоску сжаты – и я уже знаю – сейчас Саша просто сдерживает свои эмоции. И направлены они в первую очередь на меня.

– Мне время нужно… Я уже об этом тебе говорила.

Он кивает.

– Говорила. И у тебя этого времени хоть до Второго Пришествия, – улыбается Дарьялов.

Некоторое время мы смотрит друг на друга. Потом отворачиваюсь и произношу:

– Я на две недели всего улетаю. Хочу побыть сама с собой. Хочу по берегу моря с Руфой ходить и ни о чём не думать. Понимаешь?

Движение в салоне становится совсем уж мельтешащим. Это раздражает.

– Понимаю, – говорит Дарьялов и вдруг поднимается с занятого места. – Очень хорошо понимаю.

Он просто направляется по проходу прочь, и я не выдерживаю:

– Саш! – окликаю его.

Дарьялов поворачивается на возглас в то же мгновение.

– Я всего на две недели… – повторяю то, что уже сказала раньше. – Всего на две.

– У тебя их хоть двести две. Лишь бы тебе хорошо было, – отвечает он.

Мотаю головой, и прежде, чем Саша покинет салон самолёта, заверяю:

– Мне хватит и двух. Обещаю.

Через полчаса мы с Руфи взмываем вверх. Моя малышка спит. Позади всё то, что меня уничтожало на протяжении последнего времени. Впереди – простой человеческий отдых.

А по прилёте – надежда, что всё в моей жизни может быть иначе. Впрочем, если она не сбудется, у меня хватит сил это пережить.

Сейчас я это знаю.

Эпилог

– Пап! А я с девочкой подружился! Её Мариной зовут, но она сказала звать её Марусей. Только разве Маруся – не другое имя?

Марк сначала тараторил восторженно, но на последних словах нахмурился и взглянул на Верниковского так, как это умел делать лишь любопытный ребёнок.

Даниил протянул к сыну руку и пригладил непослушные вихры. Улыбнулся, кивнул.

– А какая разница, как она сказала, чтобы ты её называл? – поинтересовался он. – Если тебе нравится с ней общаться – общайся безо всяких условностей.

Верниковский на долю секунды засомневался в том, что сын его понял на все сто. Тем более, когда тот опять сдвинул вместе брови. Впрочем, длилось это недолго.

Совершенно серьёзно кивнув самому себе, Марк развернулся и вновь побежал на детскую площадку, по пути сообщив:

– А у неё папы нет. И я ей сказал, что у меня тоже кое-кого нет. Только не папы, а мамы.

С этими словами сын умчался прочь.

Верниковский засунул руки в карманы джинсов, наблюдая за Марком. Нет-нет, но на протяжении последних нескольких недель у него возникал вопрос. По сути – кощунственный. На деле же – тот, который так или иначе был способен задать себе любой человек со своими слабостями и сомнениями.

Верным ли было всё, что он делал? В отношении себя, жены, которую потерял, и сына, что стал следствием его ошибки?

Сейчас Даня совершенно отчётливо осознавал – он профукал всё своё прошлое. Всё то, что было настолько дорогим и важным, что в любых других обстоятельствах он бы подохнуть был готов, лишь бы только это отвоевать.

Но однажды понял – он просто обязан учитывать прежде всего интересы своего сына, а потом уже – всё остальное. Плата за это была непомерной, но… он уже миллион раз сожрал себя за ту самую ошибку, которую однажды совершил. Вот только расплатиться за неё уже был не в силах.

– Марк! Домой! – окликнул он сына.

Тот был целиком и полностью увлечён тем, что лазал по детской площадке в сопровождении девочки со смешными хвостиками.

Верниковский перевёл взгляд на мать Маруси. Светлые волосы, вроде бы ничем не примечательная внешность. Но она вся словно из света была соткана. Стояла чуть поодаль и улыбалась, глядя на то, как её дочь в компании Марка лазает по деревянной лесенке.

Мотнув головой, Даня подошёл чуть ближе. Снова окликнул сына.

– Маааарк! Бабушка же нас к блинам ждёт, забыл?

Сын тут же полез вниз. Маруся устремилась за ним. Некоторое время дети смотрели друг на друга, и в их взглядах было столько всего, что Верниковский охренел.

– Пап, ну, идём, – одёрнул его Марк.

Даня только теперь понял, что смотрит уже не на детей, а на мать Маруси. Снова.

– Идём, да, – сказал тихо и, взяв сына за руку, направился к выходу из парка.

– Эй! Простите, пожалуйста!

Верниковский обернулся на оклик. Увидел маму Марины. Они с дочерью спешили к ним, протягивая игрушку.

– Вот. Марк забыл своего медвежонка. Маруся сказала, что это его любимая игрушка.

Она протянула Винни-пуха ему, и Даня забрал его, после передав сыну.

– Спасибо большое, – поблагодарил в ответ. И вдруг выдал: – Может, вас с Марусей до дома проводить?

Тут же почувствовал, как Марк сильнее сжал его пальцы.

– О! Спасибо, но не стоит. Мы в другой стороне живём, судя по всему, – улыбнулась женщина, кивнув в противоположном направлении.

И они с Мариной просто развернулись и ушли.

Верниковский перевёл взгляд на сына. Тот поджимал губы и по всему его виду было ясно – Марк совершенно недоволен тем, как всё обернулось.

– Подождите! – окликнул Даня мать Маруси и сделал несколько шагов к ним.

– Да? – обернулась та, чуть вскидывая тонкую светлую бровь.

Верниковский сделал глубокий вдох. Странно, но почему-то сейчас он волновался так, как будто был мальчишкой, идущим на первое свидание к девочке, которая ему безумно нравилась.