Корень зла - Александр Варго

– Могу представить, – пробормотал Артем, – о лучших мгновениях жизни узнаешь из рассказов очевидцев. Впрочем, я оптимист – охотно верю в то, что могло быть хуже.

Павел хохотнул. – Ты даже умудрялся переставлять ноги. А вот в сарае тупо вырубился.

– Нас никто не видел, кроме девчонки?

– Вопрос неправильный, – фыркнул Павел, – нас бы тут уже не было. – Он вылил воду из ботинок и с любовью их погладил. – Идеальная пара, между прочим, – ботинки сорок второго размера. Шестьсот долларов. В огне не горят, в воде не тонут.

– К черту твои ботинки, – поморщился Артем, – ты уже придумал, что мы будем делать дальше?

– Марушка поможет выбраться из этого райского местечка. Говорит, что знает тропу. Отлежимся пару часов и пойдем.

– Но нас будут искать в деревне. Мы столько народу загубили…

– Пусть ищут, – пожал плечами Павел, – наши тела унесло вниз по реке. Марушка подтвердит, что мы проплыли мимо кверху брюшками. Бедная девчонка… – Павел смастерил мечтательное лицо.

– На следующем шабаше ей точно перережут горло, – проворчал Артем, принимая сидячее положение, – пусть бежит вместе с нами. Жалко же человечка. Хотя куда ей с нами…

– Что-то не так? – забеспокоился Фельдман.

– Пытаюсь представить, что мы будем делать, если выберемся из Горошан. Ни денег, ни документов, ни знания местности…

– Ни справки об освобождении, – вздохнул Фельдман, – не парься, приятель. Будем руководствоваться, как говорится, знаками и информационными щитами. Украдем две бутылки водки на первое время, отсидимся в лесистой местности…

– Все шутишь, – проворчал Артем.

– А что еще прикажешь? Сам понимаю, положение дурацкое. Доберемся автостопом до Бухареста, навестим посольство, может, что-нибудь подскажут. Деньги выписать не проблема, а вот с документами… – Павел озадаченно поскреб затылок и погрузился в задумчивость.

– Кабы ваши проблемы, господа, ограничивались одними документами, – произнес от порога вкрадчивый голос, – вы были бы счастливейшими людьми в этой стране.

Павел поперхнулся, выронил ботинок.

Дверь отворилась бесшумно – вероятно, ее просто приподняли. На пороге, состроив презрительно-участливую мину, стоял Евгений Гурвич. В руке он держал вороненый «Магнум» – предмет, с которым трудно спорить.

– С возвращением, господа, – молвил он, когда тоскливая пауза неприлично затянулась.

– Я знал, что это плохо кончится, – расстроился Павел, – не может постоянно везти. Вот скажи на милость, Женька, как ты нас тут нашел? Мертвые, как известно, не потеют и не болтают, покалеченным сказать нечего.

Гурвич посторонился, и в сараюшку вошла скромная девушка Марушка. Встала у стеночки, смиренно потупилась. Образовался еще один вооруженный человек – блондин из джипа, встал по другую сторону проема, взяв пойманных на мушку. Он был спокоен, как удав.

– Марушка, ты жалкая ничтожная личность, – возмущенно сказал Фельдман, – мы к тебе со всей душой, а ты…

Девушка услышала свое имя, вздрогнула, вопросительно глянула на Гурвича.

– Не надо винить Марушку, – холодно засмеялся Гурвич, – не ее вина, что она так воспитана. Здесь все так воспитаны, Павел. У этих людей иные ценности, и может, им порой не хочется умирать, порой они нас ненавидят, но никогда не ропщут, не сопротивляются и не качают права, которых у них абсолютно нет.

– То есть обзывать тебя скотиной нет смысла? – насупился Павел.

– Даже не утруждайся. Никаких сотрясений совести. Мы выполняем свою работу. Причем, заметь, выполняем деликатно. Вы натворили столько дел, что вам давно пора впаять высшую меру социальной защиты. Сотрудник господина Ватяну в замке – у него сотрясение мозга и расстройство речи…

– И рассеянный склероз, – вставил Павел, – не помнит ни хрена.

– Двое стражников в овраге, – невозмутимо продолжал Гурвич, – один в критическом состоянии, другому требуется дорогое лечение с последующей реабилитацией. Двое с вмятинами в черепах, которых вы раздели. Трое бедолаг на окраине деревни – один отмучился, у другого сломано ребро, у третьего позвоночник. Трое утонули в реке, четвертого вы, к счастью, всего лишь ранили в плечо.

– Красота-а-а, – восхищенно протянул Фельдман, – неужели это все мы? После всего, что произошло, ты, как честный человек, просто вынужден предложить нам завербоваться в телохранители к господину Ватяну. Где вы еще найдете таких бойцов? Или пристрелишь? Ах, прости, зачем мараться? Это так унизительно для твоего нечеловеческого достоинства…

– В данный список не вошли пострадавшие в мотеле и двое патрульных в километре отсюда – хотя ума не приложу, как вам удалось до них дотянуться, – сухо закончил Гурвич.

– Вот только не надо навешивать на нас свои висяки, – возмутился Павел, – чужого, как говорится, не треба. Сами разбирайтесь, кто приделал ваших патрульных в километре отсюда.

От внимания не укрылось, как беспокойно переглянулись блондин и Гурвич. Блондин еле заметно пожал плечами. Чувствительная Марушка не поняла ни слова, но уловила напряженность в воздухе. Испуганно посмотрела на Гурвича. А тот смастерил отеческую улыбку и ласково погладил ее по головке. Во взгляде последней появилось что-то доверчивое, наивно-трогательное.

– Прошу занести в протокол, – хмуро сказал Фельдман, – инициатива побега принадлежит исключительно мне. Артем возражал, он до последней минуты надеялся, что сможет без риска для жизни сбыть свою картину. Но я его убедил, что мы попали не в ту организацию, где допустимы честные сделки.

– Не выгораживай меня, – пробормотал Артем, – вместе резвились.

– Эх, будет, что вспомнить, – меланхолично вздохнул Фельдман.

Гурвич посмотрел на часы, отстегнул от пояса рацию, что-то буркнул в нее. Ответа не последовало. Он досадливо скривился, щелкнул клавишей, тряхнул прибор.

– Поднимайтесь, – резко бросил пленникам, – хватит валяться. Господин Ватяну уже злится. Если разозлить его еще больше…

За дверью раздался шум. Блондин обернулся, вытянул шею… и вдруг вскрикнул, схватился за плечо, выронив автомат. Вторая пуля попала в голову. Брызнула кровь на выходе из черепа, испачкала стену. Ахнула Марушка, отпрыгнула, прижала ручонки к груди. Но хрупкие руки для пули не помеха: свинец пробил грудную клетку, она качнулась, в ужасе посмотрела в проем, рухнула лицом вверх.

– Не оборачивайтесь, господин Амадеус, – с ехидными интонациями произнес знакомый женский голос, – медленно встаньте на колени, отложите пистолет в сторону. Можете перекреститься. Вы же верите втайне в Бога? Потом так же медленно лягте лицом вниз.

Досады на лице Гурвича стало еще больше. Теперь все его лицо было одной сплошной досадой. Но пришлось повиноваться. Он сделал все, как было сказано. Павел сбегал за пистолетом и сел на прежнее место, взирая щенячьим взглядом на вошедшую.