Революция - Александр Михайлович Бруссуев

малую присматривают за хозяйством вверенного ему лавочника, фермера, либо барыги. Но в таком случае Леннрот, убедившись в этом из своего наблюдательного или слухового пункта, уходил прочь. Рисковать, выступая против полицейской машины, он не собирался. Против отдельно стоящего полицая — пожалуйста. Но те, получив по зубам на «халтурке», неизменно привлекали своих сослуживцев, даже если предстояло разбираться с подростком. Инструкция, наверно, такая.

Однако при нормальном раскладе дел, когда пострадавший убеждает себя, что мальчишка вырубил его случайно, а теперь он традиционно разорвет этого мальчишку пополам, Элиас шел на контакт.

Сначала, конечно, нужно было разыграть испуг и жесточайшее потрясение: простите меня, дяденька, я больше не буду, я вам все деньги свои отдам. Деньги — это было ключевым словом.

— Сколько денег-то у тебя есть, пацан? — чуть снижая свой наступательный напор, спрашивал держиморда и переглядывался со своим напарником. Как правило, и бандиты на разборку с юным Леннротом по финской традиции приходили попарно.

— Отдам вам все свои двадцать крон, — отвечал Элиас.

— Откуда у тебя такие деньги? — фыркал бандит через выбитый днем назад этим самым мальчишкой зуб, но огромная по тем временам сумма туманила его карликовый мозг и мозг его подельника.

— От вас, кролики! — отвечал Леннрот и молниеносно проводил два удара: один — кулаком в подбородок стоящему слева от себя, другой — кистенем по виску стоящему справа. Движения и резкость он отрепетировал до полнейшего автоматизма, и для достижения успеха требовалось лишь то, чтобы оба врага заняли необходимые положения в окружающем пространстве.

Даже если на отлов его приходило три человека, Элиас не смущался: третий, как правило, всего лишь балласт, слабейший, и потому можно было потанцевать с ним позднее с глазу на глаз.

Ну, дальнейшее развитие событий понятно. Плата по таксе, отступление заранее подготовленным маршрутом. Упомянутые двадцать крон редко когда обнаруживались на кармане у бандитов, но найденная мелочь вполне неплохо дополняла заработок.

Таким образом, вся жизнь, описанная в книгах и справочниках, изучалась Леннротом на практике. Чтобы выжить — надо уметь выживать, а чтобы выжить и стать человеком своей мечты, надо выживать по методике, основанной на прочитанной литературе. Именно в ней можно найти всю мудрость жизни. Никакой учитель такому научить не в состоянии. Юноша может быть умным, но быть мудрым — удел стариков.

Поэтому и Вяйнямейнен, о котором доводилось слышать в песнях Элиасу — совсем пожилой человек. Чем ближе к востоку Финляндии он забирался, тем больше рун о «Калевале» ему доводилось слышать, тем непонятнее становилось: что это такое?

Вся культура Суоми оказалась изрядно очищенной от народных преданий. Это, без сомнения, след просветительской деятельности культурной Европы посредством шведских выдумщиков истории. Но Элиасу хотелось знать больше о реальном прошлом, ведь именно в историческом наследии — мудрость веков. Силу человеку добавляют знания. Но где их взять?

Его поиски закономерным образом уперлись в церковь. Все события минувших эпох могли храниться в виде записанных свитков хроник только там. Но церковь двери перед ним не открыла, а беседы с самодовольными и недалекими попами, казалось, запирали эти двери на безнадежно ржавые запоры.

Если бы Леннрот в своем взрослении уподобился бы некому Гаврошу (созданному Виктором Гюго), специалисту по выживанию в совершенно беспощадном мире, то и конец у него был бы такой же. Гаврош, живущий в гигантском муляже слона, неуязвимый и неуловимый подросток из Парижа, все-таки погиб, несмотря на все свои замечательные способности. Ладно, дело обстояло во время революции — но, в принципе, это неважно. Нельзя подрастающему поколению увлекаться взрослыми играми.

Элиас это вовремя осознал. Выживать — это хорошая цель в жизни, выживать для получения образования — отличная цель в жизни, получение образования для движения к Истине — самая главная цель в жизни. Ну, а смерть — это всего лишь итог жизни.

Антикайнену нравились рассказы Вилье об Элиасе Леннроте. Он восхищался исключительной целеустремленностью этого человека. Становилось понятным, какую он преследовал идею — систематизирование народных преданий в народный эпос, все остальное у него получалось попутно. Черт, какую же цель поставить ему самому?

— Пожалуй, я себе тоже поставлю задачу на всю жизнь, — как-то сказал он Ритола.

— И какую же, стесняюсь спросить? — живо откликнулся тот.

— Я буду свободным! — ответил Тойво и обрадовался в душе: слова возникли сами по себе, но это были именно те слова!

16. Элиас Леннрот. Судьба контрабандиста

Деваться в Гельсингфорсе парням было некуда, поэтому они совместными капиталами сняли комнатку в районе Вантаа.

Тойво, вообще-то, мог вернуться под крышу отчего дома, да как-то решил повременить. За время его отсутствия в семье ничего не изменилось, но у него возникло странное ощущение, что это теперь не его дом. Не то, чтобы он стал чужим в кругу своих близких родных, а то, что родные пенаты, вдруг, стали чуждыми ему самому. Вероятно, он просто из них вырос.

Сходил он, конечно, на беседу к Куусинену в редакцию его газеты. Его приняли достаточно тепло, напоили кофе с бубликами, интересуясь дальнейшими планами. Когда же пришел сам Отто — до этого в редакции были только девушки — стало еще теплее.

— Ну, как дальше жить будешь, герой? — спросил его Куусинен.

— Так я с Вилье комнату в Вантаа снял, буду искать работу, — уклончиво ответил Тойво. Он, действительно, пока очень смутно представлял, в какую отрасль промышленности бросить свои крепкие кости?

— В газету к нам не хочешь? — поинтересовался Отто.

Представив себя газетчиком с ворохом листков в сумке за спиной, Антикайнен заскучал. Его состояние не скрылось от внимания старшего товарища.

— В общем, рабочих рук сейчас хватает, вот рабочих голов — как раз наоборот, — сказал Куусинен. — Ты замечательный организатор, ты легко приспосабливаешься к изменению обстановки, так что подумай сам, куда тебе идти дальше.

Вот и весь разговор.

Тойво вышел от Куусинена озадаченный, он, вообще-то, надеялся если не на руку помощи, то на дружеский совет опытного и авторитетного товарища. Подумав, о товарищах, он отправился на Алексантерин-кату, центральную улицу Гельсингфорса, где в роскошном особняке располагалась штаб-квартира столичного отделения шюцкора.

Представительные дядьки в отутюженных костюмах, попыхивая дорогими контрабандными сигарами, лениво переговаривались между собой: «человечка надо бы послать», «человечек у меня там есть», «человечек доложил». В общем, клуб находчивых «человечков». Большие парни их находят, очеловечивают и помыкают по своей воле. Словно в кукольном театре.

— Тебе чего? — к Тойво подошел охранник, лихо закрученными усами и сутулыми плечами, подделывающийся под борца Поддубного.

— А тебе чего? — спросил Антикайнен.

— Слышь, пацан, сейчас одно ухо тебе оторву, сверну его