Я - начальник, ты - дурак - Александр Щелоков

Шорох изумления, восторга и ужаса волной прокатился над плацем. Опрокинулось и посерело лицо комдива.

Выручил начальник политотдела. Он выдвинулся вперед, вскинул руки вверх и рявкнул:

— Ура, товарищи!

— Ура-а-а-я-я! — покатилось над плацем и заглушило смех, который давил тех, кто внимательно слушал речь активиста.

А самого Коробова под крики «ура» те, кому то было положено, твердо подхватили под руки и увели в отдел военной контрразведки дивизии. «Генерал и великий сиссимус» — это был неслыханный выпад против вождя и учителя советского народа. Оставлять подобную вражескую вылазку без последствий никто не имел права.

Для активиста все могло окончиться крайне печально, не окажись в контрразведке честных и умных людей.

Допрашивал Коробова сам начальник отдела «Смерш»…

— Так кто у нас товарищ Сталин?

— Верховный главнокомандующий.

— Какое воинское звание у него было до сих пор?

— Маршал Советского Союза.

— Какое у него теперь?

Коробов глядел в глаза полковнику искренним чистым взглядом активиста и патриота.

— Генерал и сиссимус, товарищ полковник!

— Ты газету читал?

— Так точно.

— Вот, прочти еще раз. И вслух.

Коробов уставился в слово, на которое указывал палец полковника.

— Генерал и сиссимус.

— Читай еще раз. По буквам!

— Ох ты, идриттвою! Как же я так махнул! Генерал и ссимус! А я прочитал «сиссимус»! Надо же! Теперь во веки веков не забуду: генерал и ссимус всех времен и народов! Надо же было так махнуть!

Полковник махнул рукой и поставил диагноз:

— Дурак ты, больше никто. Иди!

В тот же день Коробов из списков партийного актива вылетел навсегда. А товарищи, здороваясь с ним, предварительно оглянувшись по сторонам, говорили:

— Эй, сиссимус всех времен и народов, как у нас жизнь?

Майор встречает генерала и узнает в нем однокашника по академии.

— Иван, здорово! Как это ты так быстро сделал карьеру?

— За счет верной стратегии.

— А я по-твоему, не стратег?

— Давай проверим. Как ты оцениваешь генерала армии Кобца?

— Да он же всем известный ворюга!

— Вот видишь, а я ему все время говорил, что у него неповторимый талант организатора.

По служебным делам в Южной группе войск я посетил небольшой венгерский городок Мор, славившийся своим вином «мориэзерйо». Если перевести название на русский, то он будет звучать как «мОрское тысячу хорошо». Не «морское» с ударением на последнем «о», а «морское» с упором на «о» первое. Но я об этом прекрасном вине тогда еще не знал, и прибыл в Мор лишь потому, что там стоял зенитный полк одной из дивизий Южной группы войск.

На контрольно-пропускной пункт, откуда в штаб о прибытии корреспондента сообщил дежурный, прибыл заместитель командира по политчасти. Как положено отдал честь, представился, и посмотрел на меня с удивлением.

— Товарищ майор, я Арутюнов, неужели не помните?

Ответить честно на такой вопрос, особенно если человека не узнаешь, всегда кажется неудобным, но я Арутюнова не помнил и не мог представить, где пересекались наши пути. Ответил уклончиво:

— Простите…

— Пятьдесят первый год. Чита. Курсы политсостава… Арутюнов. Вы же тогда меня спасли…

Тут в самый раз было бы войти в образ человеколюбивого благодетеля и ахнуть:

— Ах, как же! Помню!

Но я искренне не мог ничего воскресить в памяти.

— Как же так, — почти обиделся майор, — неужели забыли случай с выборами и лектором?!

Тут же все вдруг встало на места.

Зимой пятьдесят первого года я учился на курсах политсостава в Чите. На одном из потоков был избран секретарем партийной организации. Время учебы совпало с подготовкой к очередным выборам в органы власти, и об этот населению на каждом шагу напоминали плакаты, предвыборные листовки с портретами и биографиями кандидатов, и всюду, где только можно, появлялись настырные агитаторы и степенные лекторы из обществ, которые несли в массы свет политических знаний.

Два слушателя курсов, лейтенанты Арутюнов и еще один, чью фамилию я давно забыл, получили увольнение и пошли в кино. Что уж там шло в кинотеатре «Забайкалец» вспомнить сейчас трудно, но перед началом сеанса перед собравшимися появился лектор, чтобы объяснить им широкие права членов социалистического общества. Он поднялся на сцену, занял место на трибуне перед экраном и заговорил.

Лектор был невелик ростом, сизонос и лыс. Людей такого склада в нашей деревне определяли словами «гриб махортинский». Из-за трибуны торчала только верхняя часть его головы, включавшая большие роговые очки, а под лампой, при резких движениях лектора солнечным зайчиком сверкала зеркальная плешь.

— Засел как в танке, — сказал Арутюнов приятелю. — Теперь и гранатой не выбьешь. Будет бубнить до скончания века.

Офицеры взглянули на часы и поняли, что если лектор протреплется еще минут пятнадцать-двадцать, объясняя преимущества социалистической избирательной системы, то кино до конца они не досмотрят: кончится срок увольнения, а им к отбою надо вернуться в казарму.

Решение созрело быстро.

— Попросим? — предложил Арутюнов.

— Железно, — согласился приятель.

Два офицера разом встали со своих мест, спотыкаясь о ноги зрителей, сидевших в одном ряду с ними, выбрались в центральный проход. Прошли по нему к сцене. Поднялись на нее. Лейтенант подошел к стулу, на котором висела одежда лектора. Взял в руки его пальто и шапку.

Тем временем Арутюнов подошел к трибуне, подхватил лектора под мышки, приподнял и выставил из уютного убежища наружу. Положил обе руки на борта трибуны. Оглядел зал и произнес короткую, но пламенную речь.

— Нечего нас за советскую власть агитировать, товарищи. Верно?

Зал одобрительно загудел. Лекции перед киносеансами в период предвыборной кампании уже заколебали всех. Ко всему неожиданное шоу развевало скуку, которую лектор сумел нагнать на тех, кто нетерпеливо ждал «кина».

— Призываю вас, товарищи, — продолжал Арутюнов, — в день выборов дружно прийти к избирательным урнам и отдать голоса за кандидатов нерушимого блока коммунистов и беспартийных.

В зале оживленно зааплодировали.

— Механик! — голос Аруюнова прозвучал с командирской властностью и так громко, чтобы его услышали в кинобудке. — Начинай!

Потом офицеры отдали лектору его пухлую папку с текстами докладов и лекций, нахлобучили на голову шапку, которая прикрыла плешь накосе боке, накинули на плечи пальто и подтолкнули к выходу.