Голубая Дивизия, военнопленные и интернированные испанцы в СССР - Андрей Елпатьевский

Морено отмечает, что «Красная Армия уважала жизнь каждого дезертира, вне зависимости от того, имелись для этого идеологические причины или нет. Волховский фронт был очень беден на дезертирство: это было отражено в докладе коммунистических изгнанников в феврале 1942 г. Но уже на Ленинградском фронте в сентябре 1942 г. приказом Верховного главнокомандующего предписывалось немедленно принимать, хорошо кормить и предоставлять медицинскую помощь дезертирам, после чего отправлять их в ближайший штаб. Приказ был напечатан по-русски и по-испански в виде листовки и забрасывался на позиции дивизионеров. Первоначально это имело эффект и было не только пропагандистской мерой: люди действительно получали еду и медицинскую помощь. Но после этого они подвергались развернутым допросам со стороны должностных лиц НКВД (политической полицией), длившимся по нескольку дней. И после подачи соответствующих заявлений некоторые приглашались в службу пропаганды, направленной на Дивизию, но большинство отправлялись в концентрационные лагеря. Таким образом, пропагандисты после ухода Голубой Дивизии с фронта оказались там же, где были заключены их товарищи, попавшие в плен. В лагерях они, вместе с некоторыми военнопленными, которые, в конце концов, согласились сотрудничать с лагерной властью, занимали должности с определенной ответственностью, но были лишены свободы и находились в конфликте с большей частью военнопленных и интернированных. Свидетельство Сесара Астора, – пишет Морено, – не оставляет места сомнениям относительно страданий этих людей».

Заметим здесь, что в российских архивных документах, относящихся к испанским военнопленным, понятие «дезертир» не употребляется, а понятие «перебежчик» встречается очень редко, лишь по отношению к самым первым из них, и затем исчезает из списков и других документов, будучи поглощено общим понятием «военнопленные». Как можно видеть из документации лагерей для военнопленных и интернированных, подведомственных ГУПВИ МВД СССР, основное деление испанских военнопленных осуществлялось по признаку «антифашисты» и «сторонники Франко», а переход на советскую линию фронта практически не учитывался.

Морено прав, когда пишет, что «Сталин не доверял дезертирам Голубой Дивизии, потому что она была добровольческой, и большинство перебежчиков находилось на общем положении военнопленных до его смерти, несмотря на безнадежные петиции к руководителям КПИ, находящимся в Москве. Освобожденные в 1954 г. и позже, некоторые из них оставались в Советском Союзе, где пытались начать новую жизнь, а другие, несмотря на потенциальную опасность, о которой предполагали, вернулись в Испанию (С. 321).

Хосе Луис Родригес Хименес подчеркивает, что случаи дезертирства и перехода участников дивизии к русским считались военным секретом и что он специально изучил ситуацию с теми, кого с конца 1942 г. Штаб Дивизии считал «нежелательными» и старался вернуть обратно в Испанию.

Он констатирует, что точной цифры военнопленных нет ни в одном испанском архиве. По его мнению, можно предполагать, что их было около двух тысяч (сразу скажем – цифра эта очень преувеличена). Мы думаем так, – пишет он, – потому что число нелегальных испанцев, воевавших в немецких частях, неизвестно; то же можно сказать и о числе тех, кто эмигрировал в Третий Рейх и попал в руки советских. Следует также подчеркнуть, что какая-то часть военнопленных была уничтожена сразу же после захвата или попала в руки партизан (Последнее вполне возможно. Но Родригес ошибается, утверждая, что значительная часть авиационных и морских экипажей, около семисот человек, была интернирована в концентрационные лагеря из-за отказа принять советское гражданство; таковых, как мы знаем, было во много раз меньше, и причина была не в отказе от гражданства, а в требовании выезда и отказе от любой работы – А.Е.). По его мнению, не менее пятнадцати процентов военнопленных умерло в лагерях от различных болезней и от условий жизни. Он подчеркивает, что их заставляли работать, упоминает о деятельности антифашистских комитетов в лагерях и замечает, что в отличие от военнопленных других национальностей, испанцам была запрещена переписка с родными.

Родригес говорит, что не имеет точных цифр дезертировавших – ни тех, кто перешел на советскую сторону, ни тех, кто бежал в тыл. По собранным им данным, число перебежчиков к врагу было очень небольшим между октябрем 1941 и маем 1942 гг. Даже в докладе, составленном испанскими коммунистами, находившимися в СССР, этот факт отмечен. Доклад указывает, что к концу первого года дезертиров в Красную Армию было только семеро (против двадцати трех военнопленных), все они были гражданскими добровольцами, страдавшими от наступивших холодов и ударов Красной Армии. Правда, доклад также подчеркивал, что наибольшее число дезертиров относится к бежавшим в испанский тыл. Небольшое число перебежчиков объясняется в докладе пятью обстоятельствами: составом дивизии (большинство фалангистов), впечатлениями от успехов немецкой армии, влиянием офицеров на солдат, запуганных тем, что Красная Армия расстреливает всех пленных, слухами о скором возвращении в Испанию и, наконец, угрозами расправы над дезертирами и их семьями при германском наступлении.

Из семи дезертиров только двое в докладе определялись как «возможные коммунисты» и четверо – как «возможные антифашисты». Родригес приводит их характеристики, данные в этом докладе:

Один из них, Висенте Кальво Гонсалес, авантюрист, специалист по побегам. В ходе нашей войны перешел из армии Франко в Республиканскую армию. За месяц до окончания войны бежал во Францию, чтобы снова вернуться в Испанию спустя несколько дней после победы Франко.

Двое из Сантандера, Эмилио Родригес и Антонио Пелайо Бланко, чьи фотографии появились в «Правде», представлены как военнопленные, а в действительности – беглецы, которые перешли на сторону Красной Армии, пережив много опасностей и оставив по пути третьего, который погиб. Они дети рабочих, двадцати одного и двадцати трех лет, сражались на Республиканском фронте на Севере. Они не сознательные революционеры, а молодые трудящиеся, которые ненавидят фашизм. Ранее были социалистами.

Эустахио Герреро Наранхо, юноша из Асуаги (Бадахос), который состоит в Молодых Анархистах. Очень отсталый крестьянин. Сражался на Республиканском фронте, попал в плен по окончании войны и был направлен в концентрационный лагерь. Затем был отпущен и вернулся в свой поселок. Производит впечатление юноши простого и антифашиста (С. 298–299).

Родригес отмечает, что советские называли полные и аутентичные имена солдат, которые были ранены в бою и, захваченные в плен, направлены в госпиталь, что должно было производить впечатление на некоторых их бывших товарищей. Эти военнопленные использовались советскими и британскими информационными службами для заявлений по поводу ситуации в Испании и для характеристики дивизии. Двое названных в упомянутом выше докладе фигурируют под своими именами в памфлете «Братья испанцы» весной 1942 г.:

Мы, Эмилио Родригес и Антонио Пелайо Бланко, солдаты голубой дивизии второй роты полка Пименталя. Мы дезертировали, потому что не хотим сражаться против русского народа. Русский народ сражается за свою независимость и свою родину против немецких фашистов. Сами эти фашисты есть также враги нашего народа. Вспомните горячие дни Герники, Альмерии, Барселоны, Мадрида, когда жестокие немецкие и итальянские фашисты убивали наших женщин и детей, разрушали нашу любимую и прекрасную родину. Сегодня напыщенные германцы продолжают разрушать и заставляют страдать Испанию. Товарищи, почему мы должны умирать за кровавого Гитлера? Германцы вас предали, они вас послали зимой на Север России, где испанцы были предоставлены снегу и холоду.