Последние дни. Том 2 - Тим Пауэрс

Наконец он осмелился посмотреть на Пламтри. Она, казалось, слушала, и поэтому он позволил себе продолжить разговор на нейтральную тему.

– И в бочках с прошлогодним вином, – сказал он, – скоро начнется малолактозная ферментация – это вторая ферментация, которая происходит примерно в то же время, когда распускаются листья нового года, как будто эти явления связаны; это бактерии, а не дрожжи, и они превращают яблочную кислоту в молочную, которая мягче на вкус, что особенно важно для зинфанделей и пино нуар. – Он слабо улыбнулся, думая о винограднике. – Когда я уехал в Париж, все листья винограда окрасились в осенние цвета – видела бы ты! Листья пти сира становятся фиолетовыми, шардоне – золотыми, а каберне совиньон – красными, как кровь.

– Ты скучаешь по работе, – заметила Пламтри. – Вы там хорошее вино делаете?

– Не хвастаясь, скажу «да». Последние несколько лет у нас стоит идеальная морская погода, мы собираем урожай позже, и у наших зинфанделей девяносто второго и девяносто третьего годов, еще не разлитых в бутылки, уже ясно ощутим идеальный выдержанный вкус с совершенно бархатным танином. – Он пожал плечами. – Но, черт возьми, с 1990 года хорошие вина получаются едва ли не у всех в Калифорнии. Не только известные марки, вроде «Ридж и Мондави», но и «Рочиоли» в долине Рашен-ривер, «Рейвенсвуд» Джоэля Петерсона в Сономе; у всех прекрасные урожаи и продукция, несмотря даже на филлоксеру. Похоже, что общемировой объем поставок сохранится прежним; в Бордо, да и по всей Европе, в вегетационные периоды за эти годы было слишком много дождей – с девяностого года вина у них посредственные.

– Так. Скотт Крейн стал королем в 1990-м. Вот увидишь, девяносто пятый окажется препоганым.

– Возможно, этот мальчонка, Кути, окажется хорошим королем, и мы сможем определить по качеству вина, все ли у него в порядке.

Пламтри отпила кофе и поморщилась.

– Твоя жена любила вино? Только не думай, что, раз я с тобой разговариваю, я больше не считаю тебя бессердечным болваном.

Он сдержанно кивнул: понял.

– Нина… – начал он и кашлянул, прочищая горло. – Откровенно говоря, она очень не любила полнотелые[19], броские калифорнийские вина…

Пламтри шевельнула губами.

– С какой стати бог должен отдавать предпочтение этому побережью, находящемуся не на той стороне мира? Где не соблюдаются никакие требования Appellation contrôlée![20] Здесь, если нет дождя, разрешается поливать машинами! И разрешается безнаказанно производить… три, четыре, шесть тонн винограда с акра! В Медоке наши vendangeurs[21] придерживаются старых законов бога, производя не более тридцати пяти гектолитров вина с каждого гектара земли, и мы взращиваем священный старый совиньон каберне и просим бога превратить это вино в его кровь прощения, как он делал за сотни лет до революции, – и, несмотря на все старания, с трудом получаем вино, которое можно пить за обедом! Оно отвергается, как жертва Каина. А здесь, в варварской Калифорнии, оскверненный каберне превращается в вина, подобные соборам и концертам Баха, и это даже не вино, которое он благословляет, – он освящает этот безродный зинфандель, эту, просто-напросто, выскочку.

У Кокрена перехватило дыхание, потому что это был голос Нины. Он видел, как подрагивает от ударов пульса манжет его рубашки, и не осмеливался пошевелиться, страшась, что любое движение может спугнуть ее призрак.

Он понял также, что должен ответить.

– Ну, не всегда, – сказал он тихим, умиротворяющим тоном, как бы со стороны припомнив несчастного Тутмоса с его ржавым граалем, полным зинфанделя, который он тщился превратить в pagadebiti. – Большинство зинфанделей – это просто красное вино.

– Ты звал меня, – сказал голос Нины. Она огляделась на своей кухне. – Когда я сидела на lit merveil, прыгающей кровати в комнате, где находились все остальные. – Она отодвинула стул от стола и выглянула в окно на залитую полуденным светом крышу теплицы. – Когда это случилось?

Кокрен вспомнил, что крикнул «Нина!», когда, сразу после землетрясения на рассвете, мать Пламтри завладела ее телом.

– Это было сегодня рано утром, – твердо сказал он. Он устыдился, что назвал ее имя, сразу же после того, как сделал это, и не хотел сейчас открыто обсуждать свой поступок. – Я не думал, что ты меня слышала.

– Мне пришлось проделать дальний путь, чтобы ответить. – Она задумчиво нахмурилась, и Кокрен почувствовал, как его предплечья покрылись гусиной кожей, когда он узнал на загорелом лице Пламтри морщинку на переносице, которая была только у Нины. – Я находилась в (разве это был не сон?) баре, забитом пьяными людьми. – Она заметно расслабилась и улыбнулась ему. – Но сейчас я дома.

«Это не она, – сказал он себе, ощущая, как сердце колотилось в ребра, – это всего лишь ее призрак. Где бы ни находилась настоящая Нина – „ей Индия и ложе и отчизна, жемчужина бесценная она“, а в этом она не участвует. Тем не менее это ее призрак. Может ли он остаться? Спать в кровати, споласкивать зубную щетку? Перед смертью она строила каменный фонтан в саду; сможет ли теперь призрак закончить эту работу?»

Но что-то было не так – что-то неуловимое, но в то же время невероятно гротескное, в самой мысли о том, что фальшивые, повинующиеся мертвым рефлексам руки будут заканчивать прерванную работу, которую начала в саду живая женщина.

И не явится ли сюда еще и призрак нерожденного младенца, чтобы безнадежно хныкать в ночной тьме?

И может ли он поступить так с Коди?

Он взял свою чашку с недопитым кофе, встал и отошел к раковине, задержавшись у холодильника, чтобы отцепить от двери один из маленьких плоских бесплатных рекламных магнитов в виде миниатюрной бутылки зинфанделя «Пейс».

– Я решил свести пятно на тыльной стороне правой руки, – сказал он через плечо, выливая полчашки теплого кофе в раковину. Он старался очень тщательно подбирать слова. – Лазерная хирургия. Всего пара амбулаторных сеансов, и рука чистая.

– Ce n’est pas possible![22] – воскликнула она, и он услышал, как ноги Пламтри зашаркали по полу, когда она встала. – Это твой знак Андрокла! Лев оказался в долгу перед Андроклом, потому что тот просто вытащил шип из львиной лапы, но ты однажды подставил руку, чтобы спасти самого бога! Я никогда не говорила об этом, но только бог вправе его убрать, как только он был вправе его даровать. У меня никогда не было бы… у меня не было бы твоего ребенка, если бы его отец не был отмечен им. Моя семья не отправила бы меня сюда просто… – Она схватила его за плечо сильной рукой Пламтри. – Костыль, пообещай, что не сделаешь этого!